Алекс Шульман - Выжившие [litres]

Бенжамин осторожно ощупал руками свое лицо, проверяя, не идет ли кровь.

– Что вы ему сделали? Каких гадостей ему наговорили? – возмущенно спрашивала мама. Ответа не последовало, так что она шагнула в комнату и закричала. – Отвечайте! Быстро говорите, что вы сделали Нильсу!

Она повернулась к Пьеру.

– Что случилось? – спросила она.

– Мы играли в лесу и заблудились.

– Нет, этого не было, – перебил его Бенжамин.

– Да, мы ходили там несколько часов, я плакал.

Мама смотрела на сыновей, приоткрыв рот, с изумлением и отвращением.

– Какие отвратительные дети! – сказала она, повернулась и вышла из комнаты.

Бенжамин слышал ее тяжелые шаги на лестнице. Он сел, прислушиваясь к тому, как она открыла дверь в комнату Нильса, потом закрыла ее за собой, а Нильс стал бормотать какую-то ложь. Бенжамин осторожно встал. Пьер сидел на полу с кучей конфет. Он отложил монетку в десять эре, которая попалась в пакете. Выбрал жвачку, на вид целую, и засунул ее в рот. Бенжамин бросился на него и повалил на спину.

– Нет, только не рука призрака! – закричал Пьер. Бенжамин зажал его руки между коленями и начал щекотать грудь, живот и подмышки. Пьер хохотал, стараясь высвободиться, пытался кричать, чтобы Бенжамин прекратил, но не мог выдавить ни слова. Через несколько секунд на его лице появилось беспокойство.

– Правда, прекрати, Бенжамин. Я сейчас описаюсь.

Бенжамин сжал колени еще сильнее, щекотал жестче, Пьер перестал смеяться. Он пытался выкрутиться, дергался и вертелся всем телом, но Бенжамин крепко держал его. Пьер высвободил одну руку и ударил Бенжамина по груди и лицу. Его отчаянный взгляд, удар, еще удар, никакого шанса выбраться, и слезы из-за растекающейся под ним лужицы мочи.

Он поворачивает в последний раз, и очень скоро красный деревянный дом появляется между деревьями. Он видит заросший двор, смотрит на высоченные ели, из-за которых домик кажется совсем крошечным. Высокая трава шелестит под днищем автомобиля. Он подъезжает прямо к погребу и заглушает мотор. Какое-то время братья сидят в машине и разглядывают все вокруг.

Вот они и вернулись.

Они открывают двери, выходят из прохладного автомобиля прямо в лето. Двор оглушает их своими звуками: ласточки, прилетая и улетая, мечутся по двору, гудят неторопливые шмели, нервные осы. Насекомые повсюду, в каждом цветке. По всему участку бродит ветер, задевая верхушки деревьев, шурша еловыми ветками и обдувая автомобиль, который потрескивает и пощелкивает после долгой дороги.

– Пойдем? – спрашивает Бенжамин.

– Может, сначала в дом зайдем? – предлагает Пьер. – Проверим, все ли в порядке?

– Нет, – говорит Бенжамин. – Я хочу, чтобы мы пошли сразу же.

Нильс и Пьер не отвечают, но оставляют свои сумки, подходят поближе к Бенжамину, и они втроем проходят по маленькой дорожке между домом и сараем к лесу.

Это лес Бенжамина.

Лес живет в нем, Бенжамин носит его в себе все эти годы. Он знает здесь каждый камень, каждую тропинку, каждую сломанную березку. Идти ближе, чем он помнит: болото, которое раньше казалось страшным, бесконечным, они проходят всего за семь шагов. Мистическое нагромождение камней теперь выглядит совершенно обычным. Только ели по-прежнему невероятные. Бенжамин запрокидывает голову, чтобы рассмотреть их верхушки, и у него начинает кружиться голова, кажется, будто он упадет навзничь между ними.

– Мы правильно идем? – спрашивает Пьер.

– Да, – отвечает Бенжамин. – Просто иди вперед. Это там, за холмом.

Бенжамин идет последним, глядя в затылки братьев, когда они наклоняются, чтобы посмотреть себе под ноги. Они замедляют шаг, словно приближаясь к большому зверю, осторожно идут по сухому лесу. Он надеялся, что все исчезло, забор разрушен, домик сровнялся с землей, а его фундамент зарос колючками и кустарником. Но все совсем не так. Трансформаторная будка так и стоит между соснами, и забор на месте, и столбы. Кажется, что она была там всегда и будет там всегда. Братья останавливаются неподалеку.

– Нам ведь не нужно идти дальше, – говорит Пьер.

– Нужно, – говорит Бенжамин.

Теперь Бенжамин идет первым, братья следуют за ним. Оконные стекла разбиты. Кирпичный фасад зарос сорняками. Черные кабели, которые раньше тянулись от высоких столбов и снабжали весь мир, исчезли.

– Ею больше не пользуются, – говорит Бенжамин.

– Да, пожалуй, что так, – подтверждает Нильс. – Будка такая древняя. Видимо, ее больше не хватает для современных нужд.