Киран Харгрейв - Милосердные [litres]

Марен водит Урсу на мыс, наблюдает, как нежная кожа у нее на шее меняет цвет под тусклым светом ночного солнца, как ее пышное платье развевается на ветру и плотно льнет к телу: как это было в тот день на пристани, когда Марен впервые увидела Урсу и сочла ее дурочкой, каковой мама считает ее до сих пор.

Урса рассказывает Марен о черной скале на краю света.

– Капитан Лейфссон, капитан «Петрсболли», того корабля, что привез нас сюда… он уверен, что море не обрывается в бездну. И что, может, нет никакой черной скалы. – Она смотрит на Марен сияющими глазами. – Но я верю, что скала есть. И мечтаю когда-нибудь ее увидеть.

Марен хочется обнять Урсу, но не легонько – не так, как они обнимаются каждый раз, когда Марен приходит или уходит. Она хочет прижаться к Урсе всем телом, точно так же, как к ней прижимался Даг, когда они с ним оставались наедине.

Иногда эти мысли приходят к Марен по ночам и отзываются глухой пульсацией в животе, и ей приходится сдерживать свои руки, чтобы не трогать себя, где нельзя. Это очень непросто, даже при том, что мама спит рядом, и почти каждую ночь Марен снятся гладкие губы, шепчущие ее имя, иногда голосом Дага, но чаще – голосом Урсы, чье лицо прижимается к ее лицу, чьи мягкие руки скользят по ее выпирающим острым ребрам.

Ей кажется, что она умело скрывает свои чувства от мира, почти не упоминает об Урсе в разговорах с мамой, и еще меньше – с Дийной, которая наверняка что-то поймет по ее голосу или лицу.

Но прежде всего Марен хранит свою тайну от Урсы, понимая, насколько нелепы и странны ее чувства к ней. Она не молится, чтобы это прошло. Она вообще перестала молиться о чем бы то ни было: молится только за папу и Эрика в церкви по воскресеньям. Эта тайна ее не гнетет, не терзает ее изнутри. Наоборот, Марен кажется, что она стала сильнее и лучше. Не какой-то особенной, нет, но все равно лучше, чем прежде. Она даже в мыслях не говорит себе, что любит Урсу, но знает, что никогда в жизни не испытывала ничего ближе к любви, чем то чувство, которое в ней разбудила Урса. Лелея в себе это чувство, она ощущает себя такой же смелой и дерзкой, как Кирстен в мужских брюках, и упивается им в полной мере, хотя понимает, что это опасно и безрассудно.

Письмо от губернатора приходит почти через четыре месяца после их прибытия в Вардё. Вся жизнь Урсы размечена вехами-днями. Есть хорошие дни: дни с Марен, – и все остальные, когда ей приходится как-то существовать без нее. Теперь, когда муж требует своего в постели, Урса уносится мыслями к Марен. С Марен ей никогда не бывает страшно, даже когда они ходят на мыс, где всегда сильный ветер, а земля под ногами – топкая, зыбкая, ненадежная, и Урса всегда спотыкается и хватается за Марен, задыхаясь от смеха, и Марен держит ее крепко-крепко, и не дает ей упасть, в то время как муж сжимает ее запястья, оставляя на них синяки.

Он уже не так яростен по ночам, не так груб, но все равно ничего приятного в этом нет. Пока все происходит, он не издает никаких звуков, и Урса часто задумывается, что для него это тоже обязанность – долг, требующий исполнения, – и, наверное, для них обоих было бы лучше, если бы она наконец забеременела, и тогда, может быть, все закончится.

Она пытается представить, как изменится ее жизнь с рождением ребенка, но это так непонятно и так далеко: какая-то совершенно другая жизнь, в другом времени и пространстве. Точно таким же далеким и непонятным ей казался Вардё до приезда сюда. Она, конечно, привыкнет, как привыкла к Вардё, и Марен будет ей помогать, так что, наверное, все не так уж и страшно, но при одной только мысли о ребенке, распирающем ей живот, Урсе становится дурно, и тошнота подступает к горлу.

Она плохо себе представляет, как рождаются дети. Она знает только, что это больно и страшно. На памяти Урсы мама рожала не раз, и из всех ее будущих сестер или братьев живой родилась только Агнете. Но даже живые младенцы приходят в мир с болью и кровью. Урсе хочется обсудить это с Марен, хотя она опасается заводить разговор, памятуя реакцию Марен на ее синяки. Впрочем, Марен не будет стыдиться. Марен совсем не ханжа. Она наверняка что-то знает, может быть, она даже видела, как Дийна произвела на свет Эрика, просто у них всегда есть другие, более важные темы для разговоров, и даже когда они просто молчат вдвоем, это молчание так уютно, что Урсе не хочется его нарушать.

Марен не говорила, был ли у нее жених. Урса даже не знает, хочет ли Марен замуж. В Бергене старые девы были диковинкой, как, впрочем, и молодые вдовы. В гавани Вардё бывают мужчины, в основном рыбаки и торговцы пушниной: продают свой улов, покупают оленьи шкуры, пережидают в заливе шквалистый ветер. Но они не заходят в деревню, всегда остаются на пристани, иногда так и вовсе не сходят на берег, и Кирстен спускается к ним на причал. Конечно, все знают, что здесь приключилось, размышляет Урса. Может быть, этот остров считается проклятым, и тени мертвых мужчин, утонувших во время шторма, отваживают живых.