Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

За окном лил вечный дождь — вгрызаясь в черепицу, он миллиметр за миллиметром разъедал дом. Я уже выставил его на продажу, и на газоне даже стояла табличка о том, что дом продается, поэтому, услышав звонок в дверь, я сперва решил, что это потенциальный покупатель. И что Даниэль Эггер никак не успел бы догадаться, что формула неправильная.

Однако когда я приоткрыл дверь и увидел на крыльце Бернарда Юханссона, то понял, что ошибался и такую возможность исключать не следует.

— Ну так что? — подал он голос. С его гладкого и формой удивительно смахивающего на яйцо черепа стекали капли дождя. — Впустите меня?

Я открыл дверь, он вошел в дом, снял пальто и легонько встряхнул его. Капли упали на турецкий ковер, который Клара купила, когда мы с ней ездили в Будапешт. Я провел его в гостиную, и он уселся на диван, где прежде сидели мы с Кларой.

— Чем могу служить? — спросил я, вернувшись из кухни с чашкой чая для Бернарда.

Юханссон засмеялся:

— Господи, Ральф, к чему церемонии!

— Может, ты и прав, но давай уже по существу?

Он выпрямился. Конечно, мы могли бы сделать вид, будто это самое что ни на есть обычнейшее дело и что в пятницу вечером Бернард просто заглянул навестить старого коллегу. Однако, если учесть, что за пятнадцать лет нашего с ним знакомства ничего подобного — да и вообще ничего похожего на приятельское общение — между нами не наблюдалось, я подумал, что возможных причин для его визита две. Что он, единственный в целом мире, кто способен меньше чем за три недели разоблачить мой обман, решил предупредить меня. Или он хочет извлечь из этого выгоду.

Разумеется, правильным оказалось последнее.

— У меня к тебе деловое предложение, которое может обогатить нас обоих. — Он улыбнулся так натянуто, словно ему было так же неловко, как и мне.

Бернард рассказал, что, когда Эггер принес ему написанную мною формулу, он, обладая исчерпывающими сведениями о нашем исследовании, сперва не сомневался, что формула настоящая, в чем и заверил Эггера.

— Но когда я занялся ею более плотно, то понял, что ты поступил, как и любой другой искусный лжец: сказал почти правду. И тем не менее самых основных элементов в формуле нет, поэтому, чтобы дополнить ее или исправить ошибки, надо обладать такими знаниями, какие имеются разве что у меня.

— При всем уважении, Юханссон, в этом я сомневаюсь.

Впрочем, отрицать, что формула ложная, смысла не было. Химия — это, как ни крути, химия, а Юханссон не дурак.

Он медленно кивнул:

— Если я поеду в Шанхай и предложу Индокитаю купить эту почти готовую формулу, мне не только предоставят неограниченные ресурсы и лучшую в мире исследовательскую группу — там мне заплатят целое состояние, чтобы я разгадал для них эту загадку.

— А вдруг у тебя ничего не выйдет? Наверняка-то ты не знаешь.

— Рано или поздно мы докопаемся до ответа.

Он пригубил чай — в этом чае «Анха» не было.

— А вместе мы с тобой быстрее справимся, да и заплатят они больше. Поэтому я предлагаю партнерство. Поделим пополам.

Я рассмеялся:

— А ты не подумал, что если бы я жаждал разбогатеть, то давно уже так и сделал бы, только в одиночку?

— Да, поэтому я знаю, что пряника недостаточно, тут нужен и кнут, — с сожалением в голосе проговорил он.

Глаза его смотрели на меня по-собачьи виновато.

— Вон оно что?

— Если ты откажешься от моего предложения, то я продам информацию Индокитаю. Они обнародуют, над чем именно работают, чтобы биржевой курс подскочил, — тогда при эмиссии они скопят капитал для развития проекта. И когда информация станет достоянием общественности, я сообщу правлению «Антойл мед», что это ты сам продал формулу. Мне — в отличие от тебя, ведь ты не проявлял особого желания сотрудничать, — поверят. Возмездие Эггера будет…

Юханссон снова пригубил чай. Едва ли для пущей убедительности. По-моему, он и впрямь не отваживался на жестокость, какой требовала ситуация. Наконец он отставил чашку, словно чай ему разонравился.

— Быстрым, но не факт, что безболезненным, — закончил он.

— Ты так хорошо все продумал, Юханссон. Вот только кое-что забыл. Что, если я не боюсь умирать? Или, точнее говоря, вдруг я полагаю, что «Анх» для человечества — все равно что расщепление плутония сто пятьдесят лет назад? То есть возможность создать лучший мир, но также и возможность разрушить его за одну ночь. Ни в земной коре, ни в атмосфере не достаточно компонентов для того, чтобы изготовленного из них «Анха» хватило на всех. Кто тогда будет решать, кого одарить вечной жизнью? Кто смирится с мыслью, что решать не ему самому? Если население будет умирать лишь в результате катастроф, самоубийств и убийств, придется вводить строгие правила контроля рождаемости — иначе уже через поколение планету ждет перенаселение. И кому решать, кто именно получит право на размножение? Короче говоря, если распределением «Анха» не займется некий общемировой орган власти, то война развяжется не между конфедерациями — каждый будет за себя, все, соседи и родственники, станут биться друг с другом. Моя смерть — это капля в море. Море крови. Если я передам им формулу. Так что валяй, Юханссон, действуй.