Евгения Кретова - Альтераты - миссия для усопших

— Ромка, — тихо подсказала Лера.

Волот грустно кивнул, но взгляд не отвёл, словно запоминая каждую её чёрточку:

— Пусть будет в этот раз Ромка… — Он подтолкнул её к переходу: — Иди, альтерат, надо запечатать переход. Ты с той стороны, я с этой. Вспомнишь как это делается?

Лерка коснулась полога, тот дрогнул, расплескивая серебристые огни по поверхности:

— А что с Татьяной, Назаром и другими? Что с Соней и Дашей?

Он нахмурился:

— Они попали в число Нерожденных. Пока это всё, — он решительно шагнул назад. — Иди, пора — рассвет.

Девушка повернулась к нему лицом, запоминая его глаза, ярко-синие, искрящиеся, и шагнула спиной вперёд:

— Мы увидимся?

— Когда ты этого захочешь.

— Уже хочу, — она протянула к нему руку, дотронулась до кончиков пальцев.

— Значит, увидимся.

Их разделяла синеватая пелена, искрящийся полог, разделяющий два мира и их хранителей. Ладонь к ладони, линии слились воедино.

На границе происходит всё самое интересное.

Разум, однажды расширивший свои границы, никогда не вернётся в прежние (А. Эйнштейн).

Они выходили из дома на улице Фестивальной, чувствуя затылком взгляд старика Светояра. В наушниках пела Эмми Ли — наверно, пыталась помочь.

Ромка коснулся её руки. Несмело. Она обернулась — у него встревоженный взгляд:

— Лер, спасибо, что не бросила нас там, — неловко переминаясь с ноги на ногу, проговорил.

Лерка кивнула:

— Рома, спасибо, что спас меня.

— Ребята, а что будет дальше? — Гаша с опаской оглянулась на притаившийся дом. Пашка, Санёк и Горыныч присели на скамейке рядом.

Глаза Ромки и Леры встретились. Девушка улыбнулась так, как не улыбаются в шестнадцать лет:

— Мы иные, мы альтераты, значит, будем жить.

15 февраля 2018 года

Лерка долго приходила в себя.

Весна долго не решалась вернуться в город, мялась в нерешительности на подступах.

Они решились в один и тот же день: весна и девушка.

Лера вышла из дома с панорамными окнами. На плечах — лямки лёгкого рюкзака. В ушах пела — верная Эмми Ли.

Уже подходя к величественным и мрачным плитам, почувствовала, тчо сегодня пришла не зря.

Что сегодня наступит весна.

Розовый гранит. Тонкая гравировка. Размашистый детский почерк. Софья Арсеньевна Афанасьева.

Сгорбившаяся фигура тёти Поли у засыпанного почерневшим снегом цветника. Рядом, плечо к плечу, притихшая тетя Катя.

Всё, что от них осталось.

Лерка боялась, что не справится.

Скрипнула калитка. Женщины вздрогнули, оглянулись. Две пары потухших глаз. Посеревшие лица.

"Я здесь, ты — там", — слова Волота, засевшие глубоко под сердцем.

Она поздоровалась. Шагнула через калитку. Молча, присела рядом.

Воробей спрыгнул с худой берёзки, несмело шагнул за рассыпанными хлебными крошками.

— Им уже хорошо, — прошептала Лера. — Это нам без них плохо. Суетно и тоскливо. А им — уже хорошо.

Тетя Катя всхлипнула, покачала головой:

— Ведь одни там.

— С чего вы такое взяли? — Лерка боялась, что придется врать. Врать она не умеет. Прикрыла глаза: за синеватым пологом мелькнули ярко-синие глаза. — Вместе они. На века теперь вместе.

Перед глазами встала отчетливая картинка. Лера с облегчением вздохнула, описывая:

— И бабушка с ними рядом, низенькая такая, глаза ясные, фиалковые, и платочек все теребит.

— Мама моя, — недоверчиво проговорила тетя Поля.

— Ну, вот, значит, с бабушкой. А мужчина такой представительный, вся грудь в медалях, кто он Соне?

Тётя Полина улыбнулась, в глазах засверкали слезы:

— Отец мой, Иван Степанович. Две войны прошел. Она с ними?

Лерка кивнула.

— А Даша, с ней кто? — светлые глаза смотрели с надеждой.

— И она не одна: баба Степа, Ульяна и Борис — кто они вам?

— Бабушка моя, тётка и муж её, они в один год умерли, в году в 86-м, — призадумалась Дашина мама.

Запутанная головоломка оказалась задачкой для третьего класса. Что было бы, если бы меч Абаса не оказался в Леркиных руках? Что было бы, если бы Даша не заставила демона отдать ей его, меч, проникающий в его сердце. Меч, рожденный в его недрах.

В голове звучала месса в ре миноре, знаменитая Lacrimosa, а на розовом граните поблескивали очки в модной оправе.

Дарить тихую радость и светлую грусть — её, Леркин, дар.