Евгения Кретова - Альтераты - миссия для усопших

Он оглянулся на притихшую девушку, засмущался ещё больше: в полумраке залитого лунным светом коридора Лерка видела как губы его вытянулись в растерянную и немного виноватую улыбку. Словно спохватившись, он добавил:

— Да и уйду, а Светояру и в шашки поиграть не с кем.

Лерка изогнула бровь, обрадовавшись возможности перевести тему разговора:

— Так его Светлояр зовут? Он кто вообще?

— Он Хранитель оков.

— Да? Ни разу не слышала…

Гришка самодовольно хмыкнул:

— Да мало ли ты о чем не слышала ещё. Услышишь.

— Так ты и расскажи, раз начал, — Лерка остановилась на лестничной клетке, в том самом месте, где луна заглядывала сквозь провалы в крыше, а ступени сгнили и обвалились. Там же, под руинами деревянных плах, видна была серая дверь, ведшая, вероятно, в подвал. — Куда дальше? Прямо или наверх? Или вниз?

Парень кивнул прямо:

— Колдун он, Светлояр. При жизни колдуном был, таким и остался. Он этот дом охраняет…

Лера погрустнела:

— Не долго ему охранять осталось, весной снесут его.

Гришка загадочно усмехнулся:

— Не снесут. Да и дело не в доме даже, не в стенах: были старые, станут новые — значения не имеет.

— А что имеет? — удивилась Лерка.

— Оковы, хранителем которых Светлояр стал. По сторонам света зарыты. Как якоря они межу нашими мирами. Как верстовые столбы. Поняла? Без них — никуда. Я на них случайно напоролся, оттого и умер. А представь, если все четыре окова падут?

Они подошли к тому месту, где встретились впервые, Гришка замедлил шаг, заговорил тише, опасливо вглядываясь в черноту перед ними.

— Пришли, — коротко сообщил он.

Лерка уже и сама поняла.

Спутать было невозможно.

Полупрозрачная пелена, будто застывшее северное сияние, иссиня-голубое, искрилось и мерцало. Хрупкое — казалось: дотронься до него, и осядет, рассыплется в прах. Электрические разряды, словно нити, пробивали поверхность, отскакивали от неё шаровыми молниями, угасая с тихим шипением.

Там, за чертой, призрачно светились фигуры, словно ожидали чего-то. Длинные неясные тени, отраженные временем лица: она не могла рассмотреть, чьи.

Лерка нервно сглотнула.

— Я что, умру? — прошептала она. Мир сомкнулся, сосредоточился на кончиках пальцев.

Гришка, топтавшийся сзади, кашлянул.

«Он не знает. Никто не знает», — догадалась она и поднесла руку к сверкающей глади: под пальцами угрожающе напряглось и загудело. Острые и колючие, словно иголки, нити коснулись кожи.

Тени внутри отдалились, среди них почудилось движение.

Рука замерла.

Секунда на раздумье.

У границы происходит самое интересное. У границы останется прежняя жизнь, мама, дом с панорамными окнами и тоскливая музыка в наушниках. У границы останется прежняя Лерка. И вернётся ли когда-нибудь — не известно.

Пальцы коснулись поверхности и тут же увязли в ней.

Дыхание перехватило от острой боли, будто сдирают кожу. Будто живьём в кипяток. Или тысяча игл под ногти.

— А-а-а, — крик раздавался откуда-то сверху, будто кричала не она.

Будто её уже двое.

Рука там, за преградой, окутанная странными синеватыми бликами, выглядела, словно в рентгеновских лучах: кости и тени прозрачной как вода плоти.

«Костяная нога», — мелькнуло в голове понимание.

Последний глоток воздуха, распирающего лёгкие.

Последний крик.

И в следующее мгновение толчок в спину. Пелена распахнулась, опаляя ледяным жаром. Боль волной окатила тело, выдавливая глазницы, сдирая глотку.

И тут же отступила, баюкая прохладой и тишиной.

Лерка, тяжело дыша, распахнула глаза: она стояла в необъятном круглом зале, стены которого утопали в неверном синем сиянии. Высокий, уходящий в бескрайние небеса, купол. По центру, слева и справа темнели широкие тоннели, ведущие в неизвестность.

Лерка посморела назад, туда, откуда только что пришла и откуда еще доносился, словно перезвон хрустальных колокольчиков, серебристый звон, медленно тая.

Там, в темноте коридора Дома на Фестивальной, — Лерка видела через мерцающий синевой полог, — по-прежнему стоял Гришка и виновато улыбался. Развел руками, девушка прочитала по губам:

— Прости, оно когда быстрее — легче.

— Эй, Ушакова, ты чего здесь?

Голос знакомый, обеспокоенный.

Лерка, забыв о Гришке и его сомнительной помощи, резко обернулась: перед ней, посреди окутанного спокойной синевой пустого зала, неуверенно пожимая острыми плечами, стояла Софья Синицына. Бледная, в знакомой до боли любимой клетчатой рубашке.