Евгения Кретова - Альтераты - миссия для усопших

— Дядь, ну, что ты её пытаешь, — помощь неожиданно пришла от притихшего мальчугана, что не решался подойти ближе, от того и вертелся у комода.

Старик зыркнул на него, будто огнём плеснул. Парень втянул в плечи тощую шею и сел на кровать.

— Понимаете, — Лерка осознавала, что все равно придется объясниться. — Я видела молодого парня, и чудище, кожа которого, будто чешуя, тонкими стеклянными пластинками покрыта, и монстра, выглядывающего из лужи… Не знаю, одно и то же это существо.

Старик ссутулился, отвернулся к окну.

— Молодым он прикидывается только. Он, почитай, постарше Первородной матери будет. Сила, что в Волоте таится, многие века земли эти в лед сковывала. Да, видать, уходит его время, вот и лютует Волот, — он задумался, посидел, уставившись в белую скатерть, потом повернулся к Лерке. При каждом его движении полынный аромат усиливался. — И чего ж Хранителю Чертога потребовалось от несмышлёныша?

Лерка облизала потрескавшиеся губы, автоматически отметив звание, каким старик отметил врага.

— Я — альтерат.

— Чегось? — вытаращил глаза старик, лоб наморщил. — Что за диво дивное, чудо юдное?

Ощущение нашкодившей школьницы усилилось. Только дополнилось неловкостью за невыученный урок.

— От латинского «altera», значит, иная, — промямлила она, повторяя недавнее объяснение Рагды, о своей догадке с нотами она не рискнула говорить. — Я вижу мёртвых…

Старик уважительно хмыкнул, протянул:

— М-м, вот оно что. В мои времена таких ягами звали. Потому как ты шагаешь из мира явного в мир кощий, в навь, то есть. И видишь ты, дурёха, не мёртвых, а усопших, — он осуждающе покачал головой. — Мёртвые — вон, травы после пожарищ. Оттого на таких местах и не строили больше в старину. А те, кого видишь — усопшие. Уснули они, понимаешь? В этом мире уснули, а в том — живут себе спокойнёхонько. Вот такие бедовые головы, как твоя, прикрывают. Надо будет, придет их час — проснутся.

Лерка улыбнулась:

— То есть как «яга»? Которая костяная нога? Костяная нога у меня где? — не выдержала, хохотнула.

Дед насупился, посмотрел искоса, как рублём одарил:

— А вот на границе Чертога встанешь, увидишь, — бросил. — На границе все самое интересное.

Потом тяжело и протяжно вздохнул, подводя черту их разговору:

— Беду понял твою, помочь не смогу, так и знай, — он заглянул ей в глаза. — Чтоб друзей твоих вытащить из Морози, жертва нужна. Волотушка и заботится, чтоб ты отдала её. А коли отдашь, так и не станет у тебя защиты. Судьбу свою потеряешь. Так что нету у меня для тебя совета, милая. Своей головой решай.

Девушка потерянно оглянулась на парнишку, будто он чем-то мог повлиять на мнение деда.

— Хорошо. Я поняла, — прошептала она. — Боитесь, да? Волота этого вашего боитесь, который древнее там и сильнее кого-то, — она резко встала, прошла к двери. — Значит, сама справлюсь.

Дёрнула дверь на себя, та со скрипом отворилась, рассеивая полынный аромат серой мглой.

Оглянулась: старик сидел, подперев голову и с интересом на неё глядел.

— Как в эту вашу Морозь попасть хоть скажете?

Старик улыбнулся уголком глаз:

— Да ты уже, почитай, что в ней.

Лерка шагнула из комнаты пожилого незнакомца. Серые стены, скрип иссохшихся половиц.

Сзади раздались торопливые шаги, заставив девушку испуганно обернуться: паренёк, что топтался в комнате старика.

— Чего тебе?

— Дядька сказал — присмотреть за тобой. Проводить до границы, — проговорил деловито, шумно шмыгнул носом и, догнав Лерку, пошёл чуть впереди.

— С чего бы это вдруг такая забота, — Лерка хмыкнула. — А далеко ещё?

Паренёк неопределенно двинул плечами, вместо ответа спросил нарочито равнодушно:

— Тебя звать как?

— Лера. А тебя?

— Гришка.

— Ты как здесь оказался? Почему в тот мир не переходишь?

Паренёк ещё более деловито шмыгнул носом, подтянул штаны:

— Дела есть.

Они медленно продвигались к тому месту, откуда Лерка зашла в Дом. За разговором она не заметила, как уклон обвалившегося пола усилился.

— Это какие ж у тебя дела тут могут быть? — развеселилась Лерка, спросила и тут же пожалела об этом, почувствовала, что бестактно затронула самое личное, неприкосновенное.

Гришка покосился на девушку, засмущался:

— За мать переживаю: одни они у меня с братом. Здесь как-то под присмотром, точно знаю, что в порядке с ними всё. Это мой выбор, — он помолчал, обдумывая что-то. — В конце концов, выбор — это всё, что у меня осталось.