Девушка оглянулась: в закутке между кабинетами физики и химии было привычно темно. И пусто.
Тамара Ивановна продолжала:
— Хорошо, что вы переехали, никто не знает твоего нового адреса, — бормотала она, — парочку дней в школу можешь не ходить, я с твоей мамой переговорю. Съездить тебе есть куда? Отвлечься? — Лерка отрицательно мотнула головой.
— Ну, дома тогда. Дома, говорят, и стены помогают.
Тамара Ивановна отперла учительскую, впустила ученицу внутрь.
— Я твой портфель собрала, сюда отнесла, — она указала на пристроившийся в кресле темно-бордовый кожаный рюкзак с серебристой звездой на наружном кармане. — Чаю хочешь?
Лерка потянула на себя лямку рюкзака:
— Нет, не хочу. Спасибо за сумку. Я бы домой пошла, но боюсь там опять на меня нападут папарацци.
— Не волнуйся. Всех уже разогнали. Иди смело.
Лерка выскользнула в коридор. Проходя мимо закутка, еще раз бросила туда взгляд, вздохнула, увидев там опять только пустоту.
Она спустилась по широкой лестнице в фойе, аккуратно перешагнула через мокрое: Глэдис только начала мыть полы.
— До свидания, Глэдис Маратовна, — попрощалась девушка со словоохотливой уборщицей, которой явно запретили открывать рот. Та небрежно кивнула в ответ.
Лерка вышла на крыльцо. Зимы в этом году не было. Снег выпал в конце декабря, растаял на вторые сутки. На старый Новый год была настоящая метель, посеребрила скованную асфальтом и гранитом Москву. Вот и сейчас мелкая взвесь словно ледяная пыль кружила над Леркиной головой. Плотнее закутавшись в снуд, девушка шагнула за школьную ограду.
— Валерия, подождите, пожалуйста, — настырная журналистка уже бежала к ней. Оператор торопился следом.
— Я не даю интервью, — буркнула Лерка, отворачиваясь и направляясь к метро.
— Я хочу задать всего несколько вопросов, — настаивала брюнетка. — Прошу вас. Ваши одноклассники наговорили столько, что ваша подруга, буквально, выглядит как маньячка для наших зрителей.
Ушакова остановилась. Почувствовав внезапную слабину, брюнетка воодушевилась:
— Ну, что ответите на пару вопросов?
— Хорошо, но только пару, — отрезала школьница и развернулась. Оператор тут же вскинул камеру на плечо.
— Как вы считаете, Дарья Синицына совершила то, в чём его подозревают?
— Вы имеете в виду: могла ли она убить подругу? — Лерка вспомнила несчастную фигурку там, в глубине третьего этажа. — Нет, Дашка никого не могла убить.
— Но мама потерпевший Афанасьевой утверждает…
— Мало ли что она утверждает? — вспылила Лерка. — Ее ведь там не было.
— Откуда вы знаете? — ошеломленно спросила журналистка. Лёрка смутилась: — То есть вы верите, что тётя Майя видела, как убивают ее дочь и никак не вмешалась? И позволила убийце дочери совершить самоубийство?
Она прищурилась, понимая, что вывернулась удачно. Брюнетка кивнула:
— А в каких отношениях погибшие было с одноклассниками?
— Нормальных.
— Это в каких, по-вашему, нормальных?
— Нормально — значит, особо ни с кем не конфликтовали.
— А с Павлом Истоминым?
Лерка поперхнулась от удивления:
— Да ни в каких!
— А ОН утверждает…
— Врет, — бросила Лерка чуть более резко, чем хотела.
— Он говорит, — не унималась корреспондент, — что у них даже…
— Врёт. Я не уверена, что он знает, как ее зовут. Звали, — поправила себя девушка, плотнее кутаясь в куртку. — Послушайте. Дашка хорошая девчонка. Умная, талантливая, увлеченная. Таких не очень любят — они как белые вороны. Не о шмотках, не о парнях с ними не по базаришь.
— В тихом омуте, говорят, черти водятся, — усомнилась брюнетка.
Лерка покачала головой:
— Нет, только не Даха.
В полутьме запутанных лабиринтов медленно, покачиваясь, плыла его тень: обвисшие щёки покрылись тёмной щетиной, серая рубашка из тонкого индийского хлопка расстёгнута до середины груди, оголяя широкую волосатую грудь, тёмные брюки измяты и будто бы коротки.
— Чёрт бы побрал этого придурка, — ругал он своего водителя, завезшего его в неизвестную глушь и, очевидно, бросившего.
Впервые в жизни совершенно ничего не помнил. Как он оказался в этом дурацком месте, почему он неопрятно одет, не обут, почему у него в руках зажата стопка скомканных бумаг, и где, чёрт возьми, мобильный. Единственное разумное объяснение, которое хоть как-то умещалось в тяжёлой после алкоголя голове, что его, сильно нетрезвого, по делу или ради забавы, привезли сюда.
Читать дальше