Франко Маннара - Меня зовут Бёрди [litres]

Входную дверь закрыли. Пьют, курят, трогают и заглатывают все, что есть на столах. Голоса становятся громче, смех опаснее. Элегантность, которую выставляла напоказ рассеявшаяся по комнате клика в начале вечера, уступила место размытым телам, тяжелому дыханию и острому запаху спермы и дерьма.

Позади меня кто-то тянет за ремень. Я пячусь. Трех новеньких девушек уже привязали и толкают в мою сторону. Самая маленькая, щуплая блондиночка, бросает на меня быстрый взгляд, и ее глаза исчезают под веками. Мы здесь и не здесь. Лживые руки ложатся на наши груди, бедра, лезут ниже. Я ничего не чувствую начиная от шеи. Всем раздали маски свиней, как будто в этом есть нужда. Пряча лица, они считают, что им позволено все, и действуют, переходят границы, берут свое, унижают снова и снова, салонные людоеды. Они играют. Животы жирные, члены дряблые. Красные полосы на телесах трясутся от каждого толчка. В воздухе витает запах утоленного зверства, опустившейся аристократии, разъедаемой ностальгией. Здесь тело есть то, что с ним делают, особенно чужое тело.

Хозяин, мужчина без возраста, похожий на длинный колышущийся тростник, с белой до прозрачности кожей, держит в правой руке несколько поводков. Он занимает большой диван, обитый янтарного цвета бархатом, в углу напротив камина. Между его ляжек лихорадочно копошится старая женщина, ее чересчур ярко накрашенный рот неутомимо засасывает член. Он шире раздвигает ноги, чтобы она заглотила его целиком. И нажимает на голову все сильнее. Она начинает задыхаться, шумно дышит носом, корчится на полу, как разрубленный червяк. Мужчина ослабляет хватку, и старуха снова может вздохнуть, но не выпускает его дружка. Доберман у его ног жадно лижет свисающую руку. Пес сидит на задних лапах, пыхтит и ерзает, показывая розовый, выгнутый, как лук, член.

Исступление вокруг как будто оставляет старика равнодушным. Но вот его взгляд точно магнитом притянуло к трем вновь прибывшим.

Мой мысленный фильм замирает в стоп-кадре. Перематывается назад. Мужчина уже не так стар, пес стал змеем, а я в комнате одна. Мое тело горит изнутри, в нем плещется магма. Раз – мне отрывают голову, она отрастает снова. Ее опять отрывают. Мои руки загораются. Я – эта старуха, я сосу, захлебываюсь, я – мужчина, засунувший палец мне в зад, у змея есть когти. Я алебарда, разрубающая все.

Вдруг вновь появляется комната, только меньше. С очень низким потолком. Мне приходится стоять, нагнувшись. Здесь нет кролика с часами, есть свин, потом еще один, они тащат меня к себе.

Комнату снова заливает свет.

Три новеньких стоят в центре, три тряпичные куклы. Им где-то от восемнадцати до двадцати пяти лет. Первая, высокая, очень бледная брюнетка, выглядит старше всех. У нее татуировка вокруг пупка, этнический орнамент. Глядя на меня, она выдавливает тень улыбки, в ней жалоба, в ней мольба, и лицо кажется рассеченным шрамом. Ее расширенные донельзя зрачки как два угольных шарика в лазурных ободках. Над бровью пирсинг, гвоздь, заколоченный в голову, на ляжках цепочка синяков, от темных до почти невидных. Вторая, пониже ростом и помоложе, с черными волосами и очень тонким лицом, должно быть, персидского происхождения. Она, как и блондинка рядом с ней, не улыбается. Их тела кажутся пустыми. Привычные, усталые, рабски покорные.

Мужчина на диване встает, оттолкнув крашеную гриву, повисшую на его члене. Он идет в середину комнаты, к новеньким, берет бокал шампанского и начинает говорить. Я слышу звуки, но слов не понимаю. Уши заложило. Голос кажется слишком низким, фразы слишком тягучими. Незнакомый диалект. Инфразвук. Все в комнате замерли и слушают. Потом медленно приближаются, стадо свиней, которых позвали к кормушке. На смену хрипам и чмокающим звукам пришла тишина. Мужчина показывает на нас пальцем, одну, вторую, третью, четвертую. Он представляет нас – язык жестов, беззвучное недержание речи, это торги, рынок рабов, все «за».

Он дергает ремень, притягивая меня к себе, держит поводок за карабин у самого ошейника и проводит меня перед небольшой толпой. Чьи-то руки лапают меня по ходу, заставляя развернуться, потом резко отталкивают. Мои губы в крови, из глаз вот-вот брызнут слезы. Мужчина с молодым телом хватает меня за лицо, с силой сжимает щеки. Кровавые слюни текут по подбородку. Смочив два пальца, он подносит их ко рту. Старик тянет за поводок и отправляет меня к остальным. Он выводит их одну за другой. Блондинка, когда он проходит мимо нее, вдруг начинает рыдать, вызвав всеобщий восторг. Когда наступает очередь старшей, атмосфера электризуется, взгляды становятся жестче, рты хищно приоткрываются. Мужчина берет ее за руку и ведет к большому матрасу под центральной люстрой. Любители посмотреть сгрудились вокруг. Гаснут лампы, только пламя каминов и свет паутинного светильника под потолком лижут тела в полутьме. Он нажимает ей на плечи, заставив опуститься на колени, потом на четвереньки, гладит ее волосы.