Анатолий Эльснер - Грозный идол, или Строители ада на земле

С этими словами она пошла вперед, и за ней все женщины.

С пронзительным воплем и криками ужаса, среди которых особенно выделялись тоненькие голоса рыдающих девушек, обитатели Рая мчались к деревне. «Ой-ой-ой!» – раздавались отдельные голоса избитых. «У меня ухо отсек, проклятый!..» – «Болит моя поясница». – «Ай-ай!.. Утекайте, человеки свободные, утекайте!» – «Какие мы свободные!» – отозвался чей-то голос. – Нас стегают, как осликов!.. Ой-ой, помирать надо».

Как и в прошлый раз, они стали бросаться на маленькие холмики с воплями, жалобами и слезами. Слезы звенели в воздухе, и парящие над Зеленым Раем на неподвижных крыльях орлы, уставив книзу свои черные зрачки, как бы говорили людям: «Только мы – цари мира, свободные и вольные, вы же, господа, оставьте ваши затеи».

Хорошенькая Катя, склонившись белокурой головкой к груди высокого парня с черными усиками, причитала, вздыхала и говорила:

– Соколик, мой милый, больно тебе, очень больно?..

Парень, лежа в траве, изгибаясь от боли, но все-таки глядя на нее влюбленными глазами, тихо отвечал:

– Вот как ты ласково смотришь на меня, как будто и не так уже чешется спина…

– Я знаю по себе это, потому в прошлый раз, когда слезы с твоих очей падали на мои перебитые пальчики, они как будто бы и перестали болеть. Уж даю тебе разрешение поцеловать меня…

– Не чешется уже вовсе спина, – сказал парень, несколько раз целуя ее в губы.

– Озорники и дрянь! – громко раздался грозный голос начальника Зеленого Рая, и все, даже наиболее избитые, испуганно подняли головы.

Окруженный своим Черным Десятком людей с плетками в руках, Василий медленно и величественно шагал посреди избитых обитателей Рая. Голова его была гордо закинута, и в лице как бы сверкало что-то, точно отблески молний, исходящих из его черных глаз, над которыми грозно опускались брови. По губам его проходила улыбка самоуслаждения – тонкая и злая. Он казался теперь другим человеком: власть придала его фигуре величавость и незаметными черточками легла на его лицо.

– Заключаю я, что все вы положительная дрянь. Перед вами кто это стоит? Да сам господин начальник Зеленого Рая – вот кто. Что вы, оглохли, что ли, – кланяйтесь, говорю я. Эй, Герасим-Волк, научи, как кланяться…

– Сей минутой, – рявкнул Герасим-Волк и побежал куда-то с дубинкой.

Это оказалось ненужным, так как напуганные и избитые люди встали и начали кланяться Василию до земли.

Василий приосанился, поднял еще выше голову и улыбнулся:

– Так-так. Смотрю на вас и думаю: какие вы все дурни. Косы пошли складывать к ногам чудотворца и вопите: не хотим оброки платить. Вот еще дрянь!.. Во всех царствах начальники берут, как хотят, хлеб и все прочее. Как же вы, положительная дрянь этакая, подняли морды ваши и орете: свободные-свободные… – Василий грубо захохотал. – Хорошо сделали мои служивые – постегали вас, мало только… Эй, где главный крамольник? Велел его связать… Герасим-Волк…

– Везут к вашей чести… вот, на осле везут…

Пробасив это, Герасим-Волк указал в сторону дороги. Василий взглянул и опять грубо расхохотался. В отдалении выступало странное шествие.

Медленно шел осел за ведущими его людьми. На спине осла лежал привязанный к нему избитый Вавила и стонал от боли. Сзади осла шла Оксана и горько рыдала.

Около Василия появился Парамон и, сложив руки на черной одежде и подняв ужасные плечи до ушей, притворно растроганным голосом проговорил, глядя на избитых:

– Жалею вас, человеки милые… Исхлестали вас малость… у кого пальца нет, у кого ребра, а у кого спина изрисована… Жалостливое сердце мое содрогается, как голубица… Вот начальник Рая-то каков, не то что я… барашек…

Он наклонил голову и сделал вид, что плачет.

– Хороший человек этот Парамон… какой жалостливый, – раздались чьи-то голоса посреди общего стона и плача.

– Только в казнохранилище оброки бы поступали вовремя… оброки…

Петр, стоя посреди двух братьев, покачивал своей седой бородой, испуганно поглядывая на избитый народ.

– Надо наладить-то дело, сам вижу, – хмуро проговорил Василий. – Дай под власть взять народ непокорливый и глупый… Нынче же погоню в поле…

– Кровь, кровь, кровь!..

– Эй, кто там – про кровь-то? – воскликнул Василий.

– Птица с дерева поет.

Парамон поднял высоко плечи, и по лицу его пробежала злорадная, но беззвучная усмешка.

– Вижу птицу-то… Привязана она.

– О миленький мой, Вавиленька, перебиты косточки твои и ребрушки перебиты, и перевязан ты, как ослик…