Анатолий Эльснер - Железный доктор

Между нами неожиданно стала Нина Евстафьевна. Княгиня посмотрела на нее в упор с холодной злобой, и в ее губах прошла неуловимая улыбка – коварная и злая. «Прекрасно, милая княгиня, кажется, огонек злобы в вашем сердце запылал сильнее», – подумал я с радостью. В самом деле, все это очень благоприятствовало моим планам. Меня охватило чувство какой-то благодарности к ней, и мне хотелось бы ее обнять и целовать в порыве этого чувства.

– Твой добрый папа, милая Нина, – проговорила моя союзница, очаровательно лицемеря, – напрасно обвиняет такого чудного доктора, как господин Кандинский. Кто же виноват? Конечно, мы: не надо было держать у себя дряхлую, выжившую из ума старуху.

– Разумеется, maman, – отвечала Нина с алым румянцем, разлившимся по ее лицу. – Только мне кажется, что Георгий Константинович стоит слишком высоко во всех отношениях, чтобы ваша защита могла бы не быть излишней.

– Вот как, любезный дружок Нина, смотри не увлекись своим добрым доктором.

Девушка при этих словах грациозно изогнулась своим тоненьким телом, точно приготовляясь к защите, и, делая насмешливый реверанс, язвительно ответила:

– Maman, я полагаю, что вы, по крайней мере, должны бы быть свободны от всякого подобного увлечения…

– Ниночка, что это значит?

– Maman, я практикуюсь в умении бросать шпильки, – ответила трепещущим голоском и с нервным дрожанием худенького тела робкая Нина.

Княгиня была бледна, как мрамор, и глаза ее помутились.

– Что еще здесь у вас происходит? – раздался голос старого князя, неожиданно очутившегося среди нас после того, как он выгнал наконец «старую колдунью» из дома.

– О, папа, ничего. Maman горячо уверяет, что наш доктор не виноват, а я ответила, что он слишком высоко стоит, чтобы слова защиты были уместны…

– Все доктор и доктор!.. Одно только эта слово я и слышу – вот уже три месяца скоро. Звенит в ушах этот доктор. Вы знаете ли кто – дамский доктор! – счастливейший, черт побери, человек. Ваше лицо – целая карьера… Дорогая Тамарочка, ты что-то очень бледна. Почему же это?.. А… почему…

Он подозрительно стал смотреть на княгиню, расширив глаза, заблиставшие гневом. Ревность, видимо, успела поселиться глубоко в его сердце в виде маленькой ядовитой змейки, время от времени покусывавшей его. Я находил, что чем больнее, тем, пожалуй, и лучше.

Тамара нашлась:

– Удивительно, какой ты нежный отец, Евстафий Кириллович, нечего сказать. Наш сын лежит в соседней комнате мертвым, а ты, поплакав немного – для проформы, – впал снова в свое обычное шутовство, произносишь «черт» и тому подобные слова. Извини, мой друг, я глубже чувствую, чем ты, и твое замечание о моей бледности может быть уместным разве в устах такого пустого болтуна, как ты.

Она величественно отвернулась от него, но старик, очарованный ее словами и величавой красотой, схватил ее руку и, припав к ней губами, опустился на одно колено. Морщины с быстротой забегали на его лице, и, обращаясь к своим грузинкам, он сказал:

– Какая у меня чудная жена. Ангел небесный, Тамарочка, я не стою твоего следа, который оставляют твои ножки, ступая по земле. Я стар, разум мой гаснет, чувства грубы, любил сына – потерял, но вижу тебя и чувствую, что могу утешиться… Тамара – ангел, я – старый пес. Как это хорошо… ха-ха-ха!..

Он дико рассмеялся. В лице Тамары отразилось мучительное отвращение; дамы-грузинки обменялись взглядами презрительного недоумения. Нина Евстафьевна, стоявшая рядом со мной, нервно задрожала, головка ее закачалась, и она сказала чуть слышно:

– Ах, папа, папа!.. Какое унижение. Мы все привыкли к этим нехорошим сценам – и все-таки тяжело и больно смотреть.

Тамара в это время с отвращением говорила:

– Прекрати свои гадкие выходки, старик, хотя бы здесь, у гроба твоего сына. Даже несчастья не могут тебя исправить…

И она быстро отошла от него.

Положительно, вмешательство древнего неумолимого Рока было бы нелишним для развязки событий в этом доме несчастий. Рока нет, что ж, я готов взять на себя его роль, и выйдет, надеюсь, не хуже, нежели при развязке древних трагедий, когда вмешивалась Судьба.

Думая таким образом, я отошел с Ниной Евстафьевной в конец комнаты и там начал с ней очень дружелюбно разговаривать. Я полагаю, что мы имели трогательный вид двух нежно воркующих голубков: проходящие дамы и князь посматривали на нас нежными взорами, и видно было, что им рисовались уже венчальные венки, осеняющие наши головы. Сказать ли, однако, почему я нежен был так к княжне: мне хотелось наказать княгиню Тамару за ее лицемерное поведение в отношении меня, и надо было только взглянуть на нее, чтобы видеть, что я достиг этой цели: она стояла в отдалении, неподвижная и бледная, видимо терзаясь ревностью и досадой. Другая причина моей нежности к княжне была такая: надо было погасить в диком старике всякую мысль о моей близости с его женой, расположить всех его родственниц в свою пользу и, наконец, совершенно овладеть сердцем и мыслями хрупкой и нежной Нины. Последней цели я достиг, и в этом не было сомнения.