Холли Седдон - Постарайся не дышать

Похоже, я неудобно спала. Вроде как потянула шею или защемила нерв. У меня так уже было год назад – наверно, сейчас та же фигня. Может, меня теперь вообще каждое лето до конца жизни будет временно разбивать паралич? Сложно будет планировать отдых. «Да, Деймон Албарн, я сбегу с тобой, но только в августе, потому что весь июль пролежу как бревно!»

В прошлом году это было как раз перед летним праздником. Я проснулась рано, хотела сесть – и мне в жизни не было так больно. Мама заявила, что это нерв в спине защемился. Боб носил меня в туалет на руках, и это было жутко стыдно. Он сажал меня и отворачивался, пока я делала свои дела. Потом приходила мама и мыла мне руки, и Боб относил меня обратно, а она спускала воду. Я терпела до последнего, так что внутри у меня как будто была здоровенная грелка с кипятком, готовая лопнуть в любой момент. Два дня я почти ничего не ела и не пила.

Пока я валялась в постели, звонила Дженни, и мама все ей рассказала. Поэтому, когда я приковыляла в школу – все болело, но праздник это святое, – испорченный телефон уже объявил меня калекой, навечно прикованной к инвалидной коляске.

Пару часов вся школа только обо мне и говорила. Врать не стану – я кайфовала. Но это был просто нерв. Надеюсь, и сейчас то же самое. Ну ладно, хотя бы мочевой пузырь не пытается взорваться. И на том спасибо.

Твою мать. Опять она. Эта Алекс Дейл. Сверлит его глазами, точно сканирует, считывает его жизненные показатели. Что ей известно? Почему в прошлый раз она хотела говорить, а сейчас не хочет? Может, раскопала что-то уже после того, как он все проверил? Что за игру она ведет?

Он и так боялся уже пятнадцать лет. С тех пор, как пропала Эми. Страх так и не отпустил его, только ослабел и трансформировался со временем. Сначала он ужасно боялся, что его арестуют, потом – что не арестуют никого. Боялся пойти к Эми – и боялся перестать ходить.

Страх все время жил на заднем плане, угрожая в любую секунду выбить почву из-под ног. Страх был вторым сердцем, стук которого – то едва различимый, то оглушительно громкий – слышал только он.

Страх был с ним всегда.

И в день свадьбы.

И за секунду до того, как на экране сонографа появилось серое расплывчатое пятно – его ребенок.

И сегодня, когда он, нырнув правой рукой в карман, нащупал мятые уголки визитки, которую уже знал наизусть.

Он ненавидел журналистов почти так же сильно, как того, кого ненавидел больше всех на свете. Журналисты хватались за человеческие страдания и перепечатывали их снова и снова, тысячами экземпляров. Они лгали про Эми, обвиняли ее бедного отца, печатали ее фото в школьной форме, чтобы все могли глазеть и судачить, и так изо дня в день. Потом пропала другая школьница, и они тут же переключились на нее.

Указательный палец саднило: он постоянно теребил острый уголок визитки, которая, точно радиоактивный криптонит, так и лежала у него в кармане с тех пор, как он ее туда сунул.

Пока что он не нашел ничего, что развеяло бы или, наоборот, подтвердило его опасения. Надо искать дальше. Понять, что ей известно. Она знает, кто он? Знает о его бесконечном вранье?

Вот сейчас он уже перешел к прекрасной Наташе, а эта репортерша все трется поблизости, навострив уши. Она же рвалась к Эми – так пусть катится! Стоит тут, тянет в его сторону свою цыплячью шею!

С Наташей он провел всего несколько минут. Ровно столько, чтобы его уход не выглядел позорным бегством. Толкнув дверь отделения, он обернулся посмотреть на Эми, но шторки были закрыты.

В коридоре он остановился, раздумывая, что делать дальше. Из палаты послышался грохот. Наверно, просто уронили поднос со стаканами, но ему все равно стало не по себе. «Голубая лагуна» с ее монотонным механическим гудением была для него тихой гаванью; когда он чувствовал себя загнанным в угол, то закрывал глаза и мысленно переносился в тишину палаты, к прохладной коже Эми.

Он застыл у дверей в палату, не решаясь что-либо предпринять. Так бы и стоял там до бесконечности, накручивая себя и паникуя, если бы не пронзительный крик. Он даже не успел подумать – какая-то волна погнала его по коридору, сквозь целый строй двойных дверей, и выплеснула на лестницу, где он то ли побежал, то ли полетел вниз по выбеленным ступенькам.

Кровь гулко стучала в висках; сквозь туман в голове пробивалась только одна мысль: на улицу, на воздух, подальше от проклятой Алекс Дейл!

Он слышал, как сверху и снизу распахиваются двери на лестницу. Бояться было абсолютно нечего, он знал это, но все равно несся очертя голову. Как будто от смерти спасался.