Вероника Орлова - За зеркалами

— Ты всё портишь! Какого дьявола ты всё портишь, глупая девчонка?!

— Что именно?

И с отчётливой ясностью понимать — не ответит. Не ответит ни за что.

— В тот день ты специально поехал со мной. Чтобы отвлечь. Да?

И еще один вскрик, потому что ударил повторно. На этот раз едва не задев костяшками пальцев моей скулы.

— Ты зашёл в палату.

— Чёрта с два. Ты была там со мной, ребёнок спал, и мы поехали в лес вместе.

— Ты, Натан. Ты сказал, что, когда приехал в больницу, — Боже, как же напряжены его пальцы. Словно металлические прутья, опутывающие моё горло, — ты узнал о смерти Кевина.

Склонил голову набок и перевёл взгляд на свои пальцы, смотрит так, будто раздумывает, позволить договорить или сдавить их сильнее.

— Но у меня есть свидетель…она видела, как ты заходил в палату. Она мне сказала об этом той же ночью.

— Тогда к чему вот это вот всё?

Спокойно спросил. Без какого-либо намёка на эмоции.

— К чему эта отсрочка в несколько дней? Почему не арестовала раньше?

— Я не хотела верить, — широко открыв рот, чтобы суметь сделать вздох, и не смея отвести взгляда от его лица, — я ошиблась, Натан.

— В чём?

Зачем он спрашивает, если мы оба знаем ответ? Словно хочет некоего выстрела. Сигнала. Но к чему? И я вижу в его глазах эту готовность его получить. И в голове выстраивается вся цепочка. Выстраивается стройным рядом, ровными звеньями, среди которых выделяются два особенных. Его волосы, обнаруженные Флинтом. Свидетели, указавшие именно на него, как на мужчину, который уводил погибших детей в сторону катакомб.

— Кто из вас, Натан? — сама себя не слышу, продолжая мысленно собирать кусочки пазла и чувствуя, как внутри скручивает от осознания, насколько они идеально становятся в эту жестокую мозаику, — Ты или он?

— А это имеет значение для тебя? — он усмехается снова, и я ненавижу его за это. За то, что эта усмешка выглядит как подтверждение самых худших моих подозрений.

А я ведь не замечала самого очевидного. Точнее, находила оправдания себе в том, во что отказывалась поверить.

— Джонсон называл даты, в которые Дэй отсутствовал дома. Они…они совпадают с датами убийств детей.

Он выдохнул и опустил голову. А когда через несколько секунд поднял её, я даже не успела закричать от той дикой боли, что взорвалась в голове. От хлёсткого сильного удара.

Я приходила в себя медленно пытаясь вынырнуть из состояния какого-то липкого тягучего состояния сна. Глубокого ощущения небытия, когда ты не просыпаешься, а будто воскресаешь заново, заставляя пробуждаться каждую клетку своего организма. Странно. Я ведь не спала, а упала в обморок после удара. Сознание пока ещё в какой-то полудрёме, но уже цепляется за звуки и запахи, и вроде не в состоянии анализировать, но всё же отстранённо отмечает их. Здесь пахнет сыростью и плесенью. Эта вонь плотным клубком молекул вбивается в нос, облепляет глотку, оседает во рту противным привкусом некой затхлости, вызывая желание чихнуть, стряхнуть с себя остатки этого омерзительного смрада. Внимательно прислушиваться к собственному телу, пытаясь найти хотя бы отголоски боли и одновременно понять, есть ли кто-то рядом, возможно ли открыть глаза, показать, что я проснулась. Тихо, если не учитывать доносящиеся откуда-то сзади, а может, и снизу или сверху, я не могла пока точно определить, звуки.

В голове словно со стороны последнее воспоминание до того, как я отключилась, — перекошенное яростью лицо Натана, и занесённый кулак, словно удар одной из молний его взгляда, после которого я потеряла сознание. Всего мгновение. Жалкие пара секунд, в которые застыл этот взгляд перед тем, чтобы вспороть огненными стрелами ставшим плотным, почти ощутимым воздух. Щека побаливает, пульсирует этой самой болью, и я осторожно касаюсь её кончиками пальцев, пытаясь определить, не образовался ли синяк.

Топот ног. Кто-то куда-то побежал, откуда-то послышался свист и визги. Катакомбы? Но звуки доносятся издалека. Медленно открыла один глаз, чтобы, наконец, с облегчением глубоко вздохнуть. Я была здесь одна. Здесь — это какое-то небольшое квадратное помещение с грязно-серыми низкими стенами. Кажется, если встать в полный рост, то можно коснуться головой потолка такого же мутного непонятного оттенка.

Я сижу. Прислонённая к стене, вот почему мне так зябко, несмотря на мужское пальто, накинутое на плечи. Жутко холодно. Так, что начинает вдруг колотить в ознобе. И стараться убедить себя, что эта дрожь не от страха, не от растерянности, а именно от холода. Потому что страшно вдруг осознать, что я не просто ошиблась…я совершила нечто ужасное, нечто настолько фатальное, что становится тяжело дышать. Мозаика продолжает складываться в какие-то причудливые уродливые узоры, и если приглядеться, то можно увидеть целостную, абсолютно чудовищную картину. Картину мира Натана Дарка