Рут Уэйр - Игра в ложь

– А как же быть с Фрейей? – вдруг спрашивает Фатима.

И правда – как? Я об этом не подумала. Наши взгляды устремляются к Фрейе, которая, очень довольная, чешет десны о кусок яркого пластика. Чувствуя, что все смотрят на нее, она поднимает глаза и смеется так звонко, что я бросаюсь к ней, хватаю на руки, прижимаю к сердцу и с сомнением спрашиваю:

– Разве нельзя взять Фрейю с собой?

Кейт в замешательстве.

– Черт, я совсем забыла о ней. Погодите, сейчас выясню.

Кейт находит школьный сайт, выбирает «Вечер встречи».

– Так, так. Ага, вот оно. Часто задаваемые вопросы. Билеты… Черт!

Заглядываю ей через плечо, читаю с экрана вслух:

– «Супруги и дети старшего возраста приветствуются, но, к сожалению, на наше официальное мероприятие запрещено приходить с младенцами и детьми младше десяти лет. По запросу школа предоставляет контакты нянь из местных жителей либо отелей типа «Кровать и завтрак» [6], где доступны услуги няни».

– Прекрасно!

– Извини, Айса. Главное, без паники: в деревне найдется с полдюжины девушек, которые не просто придут – прибегут посидеть с Фрейей.

Хочу возразить: не все так просто. Прикусываю язык. Фрейя до сих пор отказывается есть из бутылочки; а если бы даже не отказывалась, все равно у меня нет с собой ни детской посуды, ни молочной смеси. Да и не в них дело. Незачем лгать, упирая на отсутствие детских вещей. Не хочу я доверять Фрейю чужим, и все.

– Попытаюсь уложить ее до прихода няни, – сдаюсь я. – Потому что при няне Фрейя точно не уснет. Ее и Оуэн-то, отец, убаюкать не может. Во сколько начало, Кейт?

– В восемь.

Черт. Никаких гарантий, что Фрейя уснет к восьми. Порой она уже в семь дремлет, а иной раз и в девять ее не угомонишь. Однако делать нечего.

– Кейт, дай телефоны этих нянек. Буду звонить – а куда деваться? Сама с ними поговорю. Узнаю, насколько они адекватные.

Кейт кивает.

– Мне так неловко, Айса…

– Все будет в порядке, – утешает Фатима, нежно сжимая мое плечо. – В первый раз всегда очень трудно доверить малыша чужим. Но начинать когда-нибудь нужно.

Меня берет досада. Определенно, Фатима не собиралась хвастаться своим материнским опытом, а вышло наставительно до отвращения. Самое скверное, что у Фатимы чувство превосходства в крови. Она права, я понимаю; у нее двое подросших детей, она прошла с ними то, что мне еще только предстоит пройти с Фрейей. Но Фрейю-то она знает лишь вторые сутки! Фатиме только кажется, что воспоминания о первом расставании с ребенком у нее свежи. На самом деле острота тех ощущений давно сгладилась. А у меня, помимо волнения, еще и скверное предчувствие, от которого никак не избавишься. Потому что я несколько раз оставляла Фрейю с Оуэном – но никогда не отдавала ее в чужие руки. А если что-нибудь случится?

– Дай телефоны, Кейт, – повторяю я Кейт, стряхиваю с плеча ладонь Фатимы, подхватываю Фрейю и несу наверх. В моих пальцах зажат список местных нянь, и я стараюсь не дать воли слезам.

Уже поздно. Солнце садится, тени над Ричем удлиняются. Фрейя клюет носом у моей груди, но не разжимает пальчиков, вцепившихся в тонюсенькую витую серебряную цепочку (я редко ее ношу именно из опасения, что она порвется от хватки малышки).

Кейт, Фатима и Тея переговариваются внизу. Они давно готовы. Только я все никак не уложу Фрейю – моя нервозность передалась и ей. Фрейя морщится. Ее раздражают мои духи, хотя я ограничилась несколькими каплями за ушами. Ручонки сердито колотят по скользкой ткани одолженного у Кейт, слишком тесного платья-футляра. Все Фрейе не по нраву – и комната чужая, и колыбель, и свет сквозь прозрачные занавески падает не так, как дома.

Всякий раз, когда я пытаюсь положить дочку в колыбель, она вздрагивает, стряхивает полудрему и вцепляется в меня, заливаясь сердитым плачем, который, словно сирена, перекрывает шум прибоя вместе с голосами моих подруг.

Слава богу, наконец-то заснула. Ротик приоткрылся, молочная струйка тянется по подбородочку.

Подхватываю эту струйку салфеткой, пока она не заляпала чужое платье. Со всеми предосторожностями встаю, крадусь к колыбели, стоящей в углу.

Тише… тише… никаких резких движений… Я нависла над колыбелью, застыла. Спине больно. Опускаю Фрейю на матрасик, держу ладонь у нее на животике. Пусть этот миг – когда я еще рядом – плавно перетечет в тот миг, когда я покину Фрейю; пусть она ничего не заметит.

Разгибаюсь, не смея даже выдохнуть.

– Айса! – шепотом зовут меня снизу.

Стискиваю зубы, мысленно рычу: «Да тихо вы!» Не рискую сказать это вслух.