Рут Уэйр - Игра в ложь

– Люк и правда вернулся во Францию… только поневоле.

– В смысле? – перебивает Тея.

Сигаретной пачкой она постукивает по полу, а сама смотрит на Фрейю. Понятно: Тее хочется курить, но мешает присутствие моей дочери.

Кейт вздыхает. Босая, забирается с ногами на диван, устраивается рядом с Фатимой и убирает за ухо прядь волос.

– Не знаю, что вам известно о прошлом Люка. Наверное, вы в курсе, что давным-давно у папы… были отношения с его мамой. Ее звали Мирель. Вместе с Люком она жила здесь, на мельнице.

Да, мы в курсе. Кейт и Люк были тогда совсем маленькими; удивительно, как они вообще что-то помнят о том времени. Кейт, например, врезались в память частые вечеринки на берегу; однажды Люк свалился в воду, а плавать он еще не умел.

– Потом папа с этой Мирель расстался. Она вернулась во Францию, забрала Люка. Несколько лет мы его не видели. И вдруг звонит Мирель, говорит, что не может справиться с Люком, уже и соцслужбы им занялись… Короче, не возьмет ли папа его на каникулы к себе, чтобы она отдохнула? Папа, конечно, согласился – да и не мог не согласиться, вы же помните, какой он был. Ну и вот, Люк приехал – и выяснилось, что Мирель очень о многом умалчивала. Покоя с Люком и впрямь не было, а вот почему – другой вопрос. К тому же Мирель снова сорвалась. В смысле, начала колоться. И вообще, мать из нее была никуда не годная.

– А что отец Люка? – спрашивает Фатима. – Разве он не возражал, что его сын отправится в Англию, к чужим людям?

Кейт пожимает плечами:

– Сомневаюсь, что отец вообще был в природе. По словам Люка, Мирель, когда залетела, кололась и нюхала по-черному – вряд ли она вообще знала, от кого ребенок.

Кейт замолкает, переводит дыхание.

– Короче, Люку было лет тринадцать, когда он у нас поселился. Предполагалось, что только на каникулы; однако он остался на первую школьную четверть, на вторую, на целый год. Еще одни каникулы, новый учебный год – а Люк все у нас. Папа определил его в гимназию в Гемптон-Ли, но не на пансион. И, представьте, Люк стал делать успехи. Думаю, он был доволен.

Это нам тоже известно – но мы не перебиваем Кейт.

– А потом… потом, когда папа… – Кейт сглатывает комок, и мне ясно: сейчас она скажет нечто страшное. – Когда папа… пропал, Люку нельзя было оставаться здесь. Ему исполнилось только пятнадцать. Мне-то уже стукнуло шестнадцать, а Люк меня чуть младше. Вмешались социальные работники, и они…

Кейт снова сглатывает. На ее лицо легли тени – точно солнце над долиной за тучами скрылось.

– В общем, Люка вернули матери, – резко произносит Кейт. – Как он хотел остаться со мной! Но я ничего не могла сделать. – Кейт протягивает руки, будто умоляя о прощении. – Вы-то хоть понимаете? Мне самой только-только шестнадцать исполнилось. Кто бы это, интересно, назначил меня опекуншей мальчишки-француза?

– Кейт! – Фатима обнимает ее, в голосе – материнская нежность. – Перед нами оправдываться не нужно. Мы понимаем, тебе не оставили выбора. Амброуз Люку не отец и вообще не родственник. Что ты могла сделать? Ничего.

– Люка отправили обратно, – повторяет Кейт, словно не слышала Фатиму. – Он все писал мне из Франции, умолял забрать его. Повторял, что папа обещал о нем заботиться. Потом стал обвинять: почему я его предала? – Кейт пытается сморгнуть слезы. Лицо искажено, словно от боли. Верный, почуяв, что хозяйке плохо, и не понимая причин горя, подходит, ложится возле дивана, скулит. Кейт запускает пальцы в пышную белую шерсть. – А несколько лет назад Люк вернулся. Устроился садовником в Солтен-Хаус. Я-то думала, он теперь взрослый, понимает ситуацию. Я сама чудом в сиротский приют не попала, куда мне было за Люка заступаться!.. Понял он, как же! До сих пор меня не простил. Однажды вечером подстерег у реки… Господи! – Кейт закрывает лицо руками. – Фатима, Фатима! Чего только он ни рассказал! Ты вот врач, наверное, наслушалась подобных историй, а я-то была совсем не в курсе. Бедный Люк. Его и били, и насиловали. Он такого натерпелся, такого… – Голос Кейт срывается. – Я даже слушать не могла, а Люк… Люк все рассказывал, рассказывал, словно мстил мне – что́ мамашины сожители с ним вытворяли, когда он был маленьким и когда уже вернулся. Потом его определили в приют, и там один учитель…

Продолжать Кейт не может. Рыдания душат ее, она прячет лицо в ладонях. Фатима и Тея в полном шоке. Нужно что-нибудь сказать, как-то утешить Кейт, а на меня нашел ступор. Вижу Кейт, девчонку, с Люком – смеющихся, бултыхающихся в Риче или сосредоточенно молчащих над настольной игрой. Головы склонены друг к другу, и не надо никаких слов… Они были очень, очень близки – мне, например, такое взаимопонимание с Уиллом и не снилось. И вот что осталось от близости.