Клер Макинтош - Позволь мне солгать [Litres]

– Меня кто-нибудь увидит, если я останусь. Риск слишком велик.

Она постоянно поглядывает в сторону соседского дома, единственного места, откуда ее можно увидеть, хотя Роберт сегодня утром уехал. Судя по груде подарков, которые он уложил в машину, наш сосед собирался несколько запоздало поздравить с Рождеством своих родственников, живущих к северу от Истборна. Мама надела старую куртку Марка, в которой он обычно возится в саду, и натянула на уши шерстяную шапку.

– Нужно было подрезать сирень еще в прошлом месяце. И лавр почистить стоило бы.

Мама качает головой, глядя на увитый плетистой розой забор между нашим садом и садом Роберта. Под забором клонятся к земле засохшие клематисы, которые я должна была срезать сразу после того, как они отцвели.

Сейчас сад смотрится уже намного лучше, но я слышу, как мама время от времени досадливо цокает языком. Наверное, из-за моего недосмотра некоторые растения зачахли настолько, что спасти их уже невозможно.

– На кухне лежит книжка. Там подробно расписан уход за садом, что нужно делать из месяца в месяц.

– Я почитаю, обязательно.

В горле у меня стоит ком.

Она действительно собирается уехать. И не возвращаться.

Я где-то читала, что первый год после потери близкого человека – самый сложный. Первое Рождество, первая годовщина. Смена времен года. Нужно вытерпеть это без любимого человека, а затем наступит новый год – и появятся новые надежды на будущее. Конечно, мне было нелегко. Мне хотелось рассказать родителям об Элле, поговорить с мамой о беременности, отправить папу и Марка в паб отпраздновать рождение малышки. Мне хотелось плакать без причины, пока мама складывала бы крошечные детские распашонки и рассказывала мне, что все, бывает, хандрят после рождения ребенка.

В первый год было нелегко, но я знаю, что теперь будет еще тяжелее. Смерть непоправима, неоспорима. Но мои родители не мертвы. Как мне примириться с этим? Теперь моя мать покинет меня по собственной воле, она боится оставаться здесь, ведь папа может найти ее. Боится оставаться здесь – ведь ее могут узнать, и ее преступления окажутся раскрыты. Я уже не сирота, но все равно осталась без родителей, и охватывающая меня скорбь так же сильна, как в первые дни после их мнимой смерти.

– Роберт заплатит за восстановление сада, когда закончит свою перепланировку. Какие цветы из растущих у забора выдержат пересадку?

Я не сразу понимаю, что мне не стоило заговаривать о перепланировке на участке Роберта.

– Ты подала официальный протест? Ты должна. На кухне станет темно, и на веранде больше спокойно не посидишь.

Мама начинает перечислять все причины, по которым планы Роберта – сущее глумление, и ее голос повышается на целую октаву. Я хочу спросить ее, какое ей дело до этого ремонта, если она не собирается возвращаться. Но тут же вспоминаю, с какой любовью мама подрезала розы, хотя и знала, что уже не увидит, как на них распустятся цветы. О некоторых вещах мы заботимся даже тогда, когда нам уже нет нужды в нашей же заботе, так уж мы устроены.

Я вяло поддакиваю, не упоминая о том, что Марк уже договорился о компенсации за наши неудобства, связанные со строительными работами на участке соседа.

– Помоги передвинуть лавр. – Мама уже закончила подрезать деревце в огромном глиняном горшке, стоящем на крышке отстойника. – Нужно переставить его в защищенное от ветра место.

Она тянет горшок, но тот не двигается. Я подхожу помочь. Рабочие, которых наймет Роберт, все равно убрали бы горшок, ведь, чтобы заложить фундамент для пристройки, им придется выкопать отстойник, но я не хочу провоцировать маму, и потому мы вместе перетаскиваем горшок на противоположную сторону сада.

– Ну вот. Отлично поработали.

Я беру маму за руку, и она обнимает меня, не давая пошевельнуться.

– Не уходи. – До сих пор мне удавалось сдерживать слезы, но мой голос срывается, и я понимаю, что вот-вот разрыдаюсь.

– У меня нет другого выбора.

– Ты сможешь проведывать нас время от времени? Меня и Эллу? Или, если ты не можешь приезжать сюда, мы могли бы навещать тебя?

Мама молчит, и я понимаю, что ее ответ меня не обрадует.

– Это опасно.

– Я никому не скажу.

– Ты себя выдашь.

– Нет, не выдам! – Я отнимаю руку, горячие слезы щиплют глаза.

Мама вздыхает.

– Если полиция узнает, что мы с Томом на самом деле живы и что ты знала об этом – а значит, была соучастницей нашего преступления, укрывала меня, – тебя арестуют. И посадят в тюрьму.