Джиллиан Макаллистер - Все, кроме правды [litres]

– Я сообщила несовершеннолетнему пациенту прогноз болезни вопреки воле его матери. Я его хорошо знала, но этого было делать нельзя, потому что он оказался психически неустойчивым. Я ему сообщила, что у него впереди не годы, а месяцы, и рассказала, как он умрет. После нашего разговора он повесился.

Джек помолчал, глядя на меня.

– Понимаю, – сказал он. – Мальчик.

– Да, мальчик.

– Ты иногда говорила об Элайдже во сне. Я не хотел спрашивать.

Это вызвало у меня слезы. Джек не стал допытываться о моем преступлении. Потому что он – хороший.

– Да, Элайджа.

– Ну, кто я такой, чтобы это обсуждать? – сказал он. – Вряд ли это то же самое, что сделано мной.

– Иногда ощущается именно так. – Я почувствовала, как спадает напряжение с каждой мышцы тела. Я была права, что в него верила. Он разумный, уравновешенный человек.

Джек не воспользовался случаем с мальчиком как предлогом, чтобы возмущенно выбежать, заявив, что я не была с ним честна, в отличие от него. Он достойный человек.

– Ты прости меня за… за это хакерство, – сказала я. – Это даже не я совсем. Просто, ну… не знаю. Отчаянно хотела понять тебя.

– Не объясняйся, – перебил Джек. – Не хочу знать, поэтому и ушел. Потому что не знал тебя. Мы были знакомы совсем недолго. И тут ты вторгаешься в мою жизнь, заставляешь меня рассказывать, а я даже не знаю, насколько искренне твое поведение. Мне нужны были миллионы моментов, чтобы понять, что ты… что ты хорошая.

– Аналогично. Я пыталась найти эти моменты, читая о тебе. Надо было просто… Боже мой, узнать тебя. Постепенно. А я спешила, потому что Уолли должен появиться, и все казалось так срочно. А надо было успокоиться. Поверить тебе в то, что ты мне расскажешь.

– Ты никогда ничего вообще не говорила. Про Элайджу.

– Я знаю, извини. Я просто…

Вот до этого момента мы дошли.

Какое-то время сидели молча.

– Вот так, – сказал Джек.

– Вот так.

Наконец я знала. Он мне рассказал все, – я не сомневалась – это было очевидно: трясущиеся руки, слезы, открытость. Признание своей неправоты. Наконец он был честен. Открылось худшее.

Обвинение говорило правду: Джек заманил этих парней. И он намеревался стрелять. Борьбы не было, самозащиты – в глазах закона – тоже. Он стрелял прицельно.

Джек должен был получить вердикт «виновен», а не «не доказано». В этих весьма конкретных обстоятельствах он был убийцей.

Но был ли он плохим человеком? Ведь никогда ничего подобного больше не сделал бы, в этом я была уверена. Не только из-за того, что его больше не поставили бы в эти жуткие обстоятельства, но и потому, что он выучил урок. Так что надо ли его было послать в тюрьму пожизненно? Может быть, ведь он отнял жизнь. Но кому бы от этого стало лучше?

И пусть даже худшее случилось, это уже не казалось столь важным. Он мне рассказал правду, и я ему поверила. Это значило больше, чем прошлое, чем преступление, чем намерение.

– Ты теперь знаешь, – сказал он мне. – Мама и папа и, наверное, Дэйви знают. Мы согласились, что в суде я буду лгать. Но кроме нас не знает никто.

И это «нас» мне понравилось.

Позже я рассказала ему, что было после мальчика. Про его похороны и как я оставила все, связанное с работой. Он мне рассказал, что родители Халла пытались оспорить закон о невозможности повторного привлечения к суду, о чем ему и сообщил тогда адвокат Гэвин. В этой последней апелляции им было отказано.

Он мне рассказал, что сейчас повторно учится водить, что недавно сумел выпить пива. Я спросила, не рассматривал ли он вариант не звонить 999, а спрятать тело Доминика. Он сказал, что нет, сама мысль об этом была отталкивающей.

Джек показал содержимое своего синего ящика – там было полно статей. Он сказал, что я могу их читать, но они мне были не нужны. Это его дело.

Личное.

– Можешь смотреть, когда хочешь.

– Мне не нужно, – ответила я, хотя была довольна, что он предложил. – Где ты это прятал?

– Привез с собой из Шотландии. Не знаю, зачем. Не могу их выбросить. Забавно, правда? Мы заплатили тысячи фунтов, чтобы все убрать из сети. Мы сменили фамилию. Но расстаться с этой коробочкой я не могу. Будет так, будто я ничему не научился. Мне она нужна.

– А где же она была?

– В моем платяном шкафу. Я испугался, как бы ты ее не нашла – в тот день, когда заставил тебя отвезти меня в кафе. Какой же я был дурак! – сказал он, качая головой. – Мне вдруг стало страшно, что если ты останешься одна, то что-нибудь найдешь. В компьютере, в доме. Я же знал, что у тебя есть какие-то подозрения. И подумал, что ты станешь искать.