Джеймс Паттерсон - Президент пропал

Она смотрит на себя в мутное зеркало над мойкой. На голове – парик; белокурые пряди собраны в пучок на макушке. На Бах небесно-синяя форма; не самый лучший вариант, однако выбирать не приходится. Такую носят уборщики в «Кэмден Саут Капитол».

Она выходит из туалета в подсобку. Трое мужчин, которые остались ждать, никуда не делись. На них те же светло-синие рубашки и черные брюки. Один такой накачанный, что грудные мышцы и бицепсы чуть не рвут ткань одежды. Бах он сразу не понравился. Во-первых, заметен, а в ее профессии выделяться нельзя. Во-вторых, наверняка слишком полагается на бычий норов и грубую силу.

Остальные двое – куда ни шло. Жилистые, крепкие и внешне непримечательные. Лица – невзрачные, быстро забудутся.

– Уже лучше? – спрашивает качок. Другие два улыбаются… пока не замечают выражение на лице Бах.

– Лучше, чем будет вам, – отвечает она, – если снова спросите.

Не связывайтесь с беременной на первом триместре, когда ее мучает утренний токсикоз, который, судя по всему, утром не ограничивается. Особенно если эта женщина специализируется на невероятно сложных убийствах.

Бах поворачивается к главному – лысому мужчине со стеклянным глазом. Тот виновато вскидывает руку.

– Обидеть не хотели, не хотели, – заверяет он ее. По-английски говорит с сильным акцентом. Приехал, кажется, из Чехии.

Бах протягивает руку. Главный отдает ей наушник, и она вставляет его в ухо. Лысый проделывает то же самое.

– Статус? – спрашивает Бах.

В наушнике раздается ответ:

– Он пришел. Команда готова.

– Тогда все по местам.

Прихватив кейс с оружием и вещевой мешок, Бах заходит в грузовой лифт. Когда двери закрываются, она достает из сумки и надевает черную куртку. На голову – сняв парик – натягивает черную лыжную шапочку. Теперь она в черном с ног до головы.

Бах выходит из лифта на последнем этаже и по лестнице поднимается к двери на крышу. Как и было обещано, дверь не заперта. Снаружи крутит ветер, но к нему можно приспособиться. Дождь сегодня точно пойдет, а пока сухо. Теперь, если грянет ливень, игру отменят, и тысячи людей повалят со стадиона, скрытые под морем зонтиков. Однажды Бах довелось убить турецкого посла: она всадила ему пулю в голову прямо через купол зонта, но тогда цель была в компании всего одного спутника, да и то на тихой улочке. По первому сценарию, если болельщики толпой побегут к выходам, основная проблема – выцепить жертву.

Для этого и нужны наземные команды.

Прижав палец к сканеру отпечатка, Бах открывает кейс и собирает Анну Магдалену. Прилаживает тактический прицел и вставляет магазин. Подползает, держась теней, к краю крыши. Солнце сядет меньше чем через двадцать минут, и заметить ее станет еще тяжелее.

Наконец она на позиции. Настраивает прицел, находит нужный вход на стадион – с левой стороны.

Надо подождать. Может, пять минут, а может, и все три часа. Рано или поздно придет сигнал действовать, явить убийственную точность. Бах еще ни разу не промахнулась.

Ох, как хочется надеть наушники и включить концерт для клавира! Но помощники могут выйти на связь в любую секунду, и поэтому вместо Андреа Баккетти в театре «Олимпико» в Виченце Бах вынуждена слушать шум дорожного движения, крики болельщиков и взрывы органной музыки, подогревающей толпу.

Бах дышит размеренно, палец держит поближе к спусковому крючку, но не кладет на него. Какой смысл спешить? Цель сама, как обычно, выйдет на нее.

И Бах, как обычно, не промахнется.

Опустив голову, человек проходит мимо и опускается слева от меня. Так, будто мы совершенные незнакомцы, которым выпало купить билеты на соседние места.

Вообще-то мы и есть незнакомцы, ведь я о нем ничего не знаю. Неожиданности в моей работе случаются так часто, что к ним привыкаешь. Правда, всякий раз мне помогает команда экспертов: вместе мы собираем данные и анализируем ситуацию, чтобы привнести в возникший хаос хоть какой-то порядок. Сейчас я один и растерян.

Это может быть просто посыльный – доставил мне послание, смысл которого сам не понимает. Или он – убийца, а меня попросту обманом выманили под прицел. Если так, то моя дочь скоро останется круглой сиротой, а я запятнаю честь президента Америки, попавшись на примитивную уловку.

Однако приходится рисковать, и все из-за двух заветных слов: «Темные века».

Наконец человек поворачивается и смотрит на того, кого считает президентом Данканом, хотя с рыжей бородой и в очках я не больно-то похож на гладко выбритого главнокомандующего, которого показывают по телевизору. Потом он еле заметно кивает в знак одобрения. Одобряет, скорее всего, не выбор маскировки, а то, что я вообще додумался до нее. Ведь это значит, что я согласился играть по его правилам, сознаю важность тайной встречи.