Татьяна Коган - Кондитер

Я сидел на бетонном подоконнике, за день нагретом знойным солнцем, и наблюдал за Олегом, изредка отвешивая комментарии и отвечая на его реплики. В голове у меня крутились мысли о моем воображаемом менторе. Я задавался вопросами: убивал ли он когда-нибудь необдуманно, поддавшись порыву? Или всегда вынашивал план, просчитывал все до мелочей? Каким было его первое убийство? Сколько лет ему исполнилось на тот момент? Что он испытывал, когда впервые лишил жизни человека?

Я думал: как несправедливо, что люди собираются в группы по интересам – прыгают со стены на стену, вяжут крючком, коллекционируют монеты, занимаются групповым сексом. А те, кто испытывает стремление убивать, обречены на одиночество.

Невеселые мысли для четырнадцатилетнего, не правда ли? Мои ровесники беззаботно радовались жизни, а я наблюдал за своим другом и прикидывал, стоит ли рискнуть и попытаться убить его – прямо здесь и сейчас. Я изучил теорию, я знал об убийствах больше, чем любой среднестатистический человек, однако в практике я представлял из себя ноль без палочки. Эта мысль разозлила меня.

– Давай попробуем что-нибудь посерьезнее? – предложил я Олегу, указывая на зияющий проем между двумя перекрытиями. – Добавим адреналина?

Там и расстояния-то было всего метра полтора – легко перепрыгнуть. Но пропасть внизу щекотала нервы, превращая незамысловатый прыжок в испытание воли.

Упражняясь на «твердой земле», Олег брал серьезные барьеры, перепрыгивал с крыш гаражей. Но ничего по-настоящему опасного не делал. Встретив с энтузиазмом мое предложение, он однако заколебался у края балки. Я притворился, что не заметил его страха и первым перемахнул через пропасть. А потом обратно. Это пристыдило Олега. Он отступил на пару шагов назад, давая себе место для разгона.

Я стоял рядом. Мое сердце бешено колотилось. Я знал, что сделаю это. Я не думал о последствиях, кровь в висках шумела так громко, что заглушала все мысли.

Едва Олег рванул к краю, я выбросил обе руки вперед и толкнул его в спину. Он издал возглас ужаса, его тело смешно изогнулось в попытке зацепиться за балку, и на какое-то мгновение я испугался, что у него это получится. Мне стало так страшно, что волоски на руках стали дыбом. За долю секунды я успел оплакать свое бездарно потерянное будущее, все блестящие возможности и прекрасный опыт, который не смогу пережить, потому что буду сидеть в тюрьме.

И отец! Что скажет отец? Господи, какой стыд!

Между балками серела пустота. Я присел на корточки и нагнулся, пытаясь разглядеть внизу распростертое тело – но ничего не увидел из-за слез. Я побежал по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступеней и едва не подворачивая лодыжки, и это были самые долгие тридцать секунд в моей жизни.

Олег лежал ничком на пыльном бетонном полу, из его спины торчал металлический прут, а вокруг головы растекалась огромная, темная лужа.

Я стоял в оцепенении целую вечность. Слезы душили меня, я не мог толком втянуть в себя воздух, легкие отказывались служить. Меня накрыло лавиной противоположных эмоций, столь мощных, что мой тинейджерский мозг попросту не справлялся. В полубреду я набрал телефон «Скорой помощи», а затем позвонил домой, кое-как пробормотав объяснения: Олег уговорил меня побегать по стройке и сорвался с шестого этажа.

Дальнейшее я помню смутно. Сирены, мигалки, истерика теть Аллы, серое лицо ее мужа, суровый отец, играющий желваками и кудахтающая вокруг меня мать. Со мной беседовал полицейский, я что-то сдавленно отвечал. Я так искренне, так мучительно горевал, так неподдельно винил себя в том, что не сумел отговорить друга от дрянной затеи, что только последний мерзавец мог заподозрить меня в лицемерии.

То, что я помню действительно отчетливо – это следующая ночь, когда суета улеглась, и я наконец-то оказался один, в своей комнате. Я не спал больше суток, вся это нервотрепка измотала меня, но едва я улегся в кровать и ощутил себя в абсолютной безопасности, нахлынуло столь неожиданное, неподдающееся контролю возбуждение, что пришлось удовлетворить себя несколько раз, прежде чем способность соображать вернулась ко мне.

Я был ошеломлен, и почти сразу же отключился. Утром я проснулся другим человеком. Намного более взрослым и уверенным в себе. Я понял, кто я есть и полностью принял свою сущность.

Мое второе убийство произошло лишь три года спустя, – оно было взвешенным, обдуманным и принесло мне куда больше удовольствия.