Ти Кинси - Тихая сельская жизнь

– Если это по поводу выпитого бренди, то передай ему, что я им целый ящик верну, пусть завтра зайдет.

– Да нет, это точно не из-за бренди, госпожа, и вам непременно надо подняться. Сию же секунду.

– Я говорила тебе, что ты ужасная вредина, Флоренс Армстронг? – проворчала леди Хардкасл. – Что за дела! Ни полиция, ни служанка-пуританка не дают бедной женщине чуть подольше поваляться в постели с похмелья. Вваливаются как к себе домой!

– Вы это говорили, говорили, и не раз. Но теперь пожалуйте вставать.

– Ладно уж, – наконец отозвалась хозяйка, усаживаясь в постели. – Скажи ему, что сейчас спущусь. А ты ступай завари чай. И еще сооруди для меня омлет с гренками.

– Будет сделано, госпожа.

Оставив ее, я сбежала вниз на кухню, где констебль чесал языком с Блодвен Джонс.

– Леди Хардкасл будет сию минуту, – доложила я.

– Очень хорошо, мисс. Спасибо, – ответил наш гость.

– Мисс Джонс сейчас приготовит завтрак для леди Хардкасл. Вы не откажетесь от яичницы? – предложила я ему.

– Не откажусь, мисс, спасибо. Вы очень добры. Это от свежего хлеба такой запах?

– Да, но он еще не готов. К обеду, думаю, поспеет. Тут еще со вчерашнего дня осталось немного, как раз хватит вам на гренки. Нравится мне печь хлеб, и все тут. Даже на душе легче становится. Вы сами-то печь умеете?

Полицейский от души расхохотался.

– Это я-то? Печь? Нет уж, мисс. Ну, вы и скажете! Нет, никогда со мной такого не случалось, чтобы я пек. У нас мама хлеб печет.

– А между тем пекари – сплошь мужчины, разве не так? – напомнила ему я.

– Так-то оно так, мисс. Но среди них точно ни одного полисмена. А что до меня, то нет у меня времени на все эти пекарские штучки. Печь! – снова усмехнулся констебль. – Надо будет нашему сержанту посоветовать.

– Вот-вот, посоветуйте. Чтоб он вас заставлял печь ему булочки к завтраку.

Хэнкок снова расхохотался.

– Смотрю, веселитесь здесь, – буркнула леди Хардкасл, входя на кухню.

– Доброе утро, леди, – поклонился гость, тут же встав навытяжку и не зная, куда поставить пустую чашку. – Простите за столь ранний визит.

– Да бросьте, констебль, уже…

– Десять часов, госпожа, – подсказала я, кивнув на висящие на кухонной стенке часы.

– Вот-вот, – подтвердила леди. – Вполне подходящая пора для визитов. Так чем могу служить, дорогой констебль?

– Так уж получается, что видимся мы с вами только тогда, когда приходят дурные вести, леди. В «Грейндже» несчастье, – сообщил полицейский.

– О боже!.. – пробормотала леди Хардкасл, взяв стакан воды из рук мисс Джонс. – И что же там стряслось?

– Похоже, умер один из музыкантов, леди.

– Печально, что и говорить. Он что же, болел чем-нибудь? Все случилось неожиданно?

– Да уж, вряд ли он ожидал, что кто-то саданет чем-то тяжелым ему по затылку.

Моя госпожа медленно отпила глоток из стакана.

– Батюшки! Я чем-нибудь могу вам помочь?

– Поэтому я и здесь, леди. Инспектор Сандерленд, едва прибыв, попросил меня съездить за вами и вашей служанкой для дачи свидетельских показаний.

– Конечно, конечно.

Моя хозяйка воспринимала все как-то уж слишком покладисто.

– Но вы же не собираетесь нас куда-то везти? – продолжила она с не свойственной ей неуверенностью.

– Почему же? Я на велосипеде, – ответил констебль, подмигнув мне.

– О! – вырвалось у леди Хардкасл.

– Шучу, миледи, шучу. Сэр Гектор дал мне свою машину. Берт ждет на улице.

– Слава богу! Шутник вы, однако, констебль Хэнкок. Похоже, Армстронг на вас дурно влияет.

– Я, миледи? – изумилась я. – Да я – сплошные достоинства!

Хэнкок хмыкнул в кулачок. Видимо, он был явно изумлен моей тирадой.

– Успокойтесь, констебль, – произнесла леди Хардкасл. – Вы здесь среди друзей, уверяю вас.

– Спасибо, что пришли, леди Хардкасл, – поблагодарил инспектор Сандерленд. – Прошу прощения, что потревожил вас в столь ранний час, да еще после вчерашней вечеринки, но не сомневаюсь, что вы меня поймете.

Завтрак моей госпожи состоял из двух таблеток аспирина и чашки сладкого чая, поэтому она отчасти успела прийти в себя.

– Не тревожьтесь, инспектор, прошу вас. Я только рада помочь вам чем смогу, – заверила она полицейского.

Сандерленд был долговяз и слегка угловат, однако в нем чувствовалась гибкость человека физически сильного. В молодости он наверняка занимался спортом – скорее всего, бегом на длинные дистанции. Возле него неизменно лежала любимая трубка, если только она не была зажата в зубах. Но, насколько мне помнится, она у него почему-то никогда не дымилась.