Нова Рен Сума - Воображаемые девушки

И тут сестра поразила меня, начав рассказывать часть истории, которую я никогда прежде не слышала. Может, она придумывала ее на ходу, прямо сейчас. Сочиняя кусочек за кусочком, девочку за девочкой – специально для меня.

– В те времена там жили две девочки, – рассказывала Руби. – Одна была старше, вторая младше, и конечно, старшей сестре приходилось заботиться о них обеих, потому больше было некому, понимаешь? – Я понимала. Она продолжала: – Жители Олив не знали, насколько близки были сестры. Они завидовали. У большинства из них не было никого, ради кого они пошли бы на все. На все . В конце концов, большинство живут сами по себе.

– Разве у девочек не было матери? – спросила я.

– Я понятия не имею, – снисходительно ответила сестра. – Наверное, она умерла. От чахотки. Или от лихорадки. Или попала в лапы горного льва. Я не знаю.

Я продолжала молчать.

– Но у сестер был отец, общий. Поэтому они были так похожи. Он был… угадай, кем он был? Кое-кем очень важным. Мэром целого города.

– Правда? – Я настороженно наблюдала за ней. – И кто же это?

– Ты же знаешь перекресток Уинчелла, по дороге к старшей школе?

Это было одинокое пересечение улиц на Двадцать восьмом шоссе, где находились пиццерия, антикварная лавка (которая, уверена, давно уже закрылась) и светофор. Руби обычно игнорировала любые светофоры, поэтому мы всегда там проносились.

Я кивнула.

– Он был назван в честь него – мэра Уинчелла, последнего мэра Олив. Он умер до того, как город уничтожили, но на его место так никто и не пришел. После его смерти девочки остались совсем одни. Никто из горожан не помогал им – из-за зависти, как я уже говорила. Старшая сестра понимала, что она обязана заботиться о своей сестре, потому что больше было некому.

– И еще ей приходилось заботиться о самой себе, – добавила я.

Руби равнодушно махнула рукой.

– У сестер не было ничего, кроме их дома в Олив. И когда в город пригнали бульдозеры, этот дом должны были снести вместе с остальными. Думали, что девочки не станут сопротивляться – пусть даже у них никого не осталось и им некуда было идти. Но старшая сестра считала иначе. – Руби улыбнулась, потому что хотела, чтобы я сама сказала это.

– Они не стали уезжать?

– Нет, она отказалась. Они с младшей сестрой остались. – От волнения у нее даже запылали щеки. – Эти девочки были среди тех, кто остался до самого конца, Хло.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила я. – Ты где-то об этом читала?

– Хм? – отрешенно произнесла Руби. – Мы бы тоже не стали уезжать. Оставались бы на месте до последнего дня, до тех пор, пока они не закончили бы строить дамбу, до тех пор, пока не умолкли бы все машины, а рабочих не отправили бы туда, откуда они явились. До тех пор, пока не пришло бы время.

– Время для чего?

– Время для затопления, Хло. Время для того, чтобы забрать все, что у нас было.

– И что бы мы делали? – почти прошептала я, но сестра все равно услышала меня.

Я уже не знала, про кого она рассказывает – то ли про тех двух сестер Уинчелл, про старшую из них, которая знала, что делать, или про младшую, которая слушала старшую, то ли про нас… Реальных или вымышленных, живых или мертвых, занесенных в учебники по истории или выдуманных, растерянных, нас четверых унесло волной.

– А ты сама как думаешь? Что бы мы делали? – сказала Руби. – Мы взобрались бы на самый верх дома. И ждали бы, как ждали те две девочки. Старшая сестра затащила наверх младшую, они взобрались на трубу и ждали. Дамбу открыли, но они не знали, как высоко поднимается вода – не было никаких предупреждающих линий на стволе дерева, ничего такого. Да и все деревья срубили.

Но до того, как пришла вода, был этот звук, такой громкий, что его слышно было на мили. И это было единственным настоящим предупреждением: последний шанс, убегайте, пока можете… Знаешь, на что он был похож?

Сестра сложила губы трубочкой и то ли взвизгнула, то ли зашипела. Как будто у какого-то инструмента забились все отверстия и от напора звука он лопнул. Ужасный, неприятный звук. Руби – многие этого не знали, а иначе попросту старались не замечать – была напрочь лишена музыкального слуха.

– Паровой свисток, – объяснила она. – Но представь, как он свистел снова и снова – на протяжении часа. Целый час, чтобы у людей было время уйти. Но потом звук затих, и несколько секунд стояла такая тишина, что слышно было лишь как чирикали на деревьях птицы… ну, знаешь, конечно, если бы только они не выжгли лес и не убили всех птиц. Паровой свисток умолк. И хлынул поток воды. А что было потом, мы с тобой прекрасно знаем.