Сара Пекканен - Жена между нами

«Сколько тебе здесь лет?» – спросила я.

«Десять или одиннадцать. Фотографировала Морин».

«Можно, я возьму одну?» – мне очень нравилось напряженное выражение его лица на фотографиях, сосредоточенно сморщенный маленький нос.

Он засмеялся.

«Я был немножко задротом в этом возрасте. Найду тебе фотографию получше».

Но в тот день он ее так и не нашел. Мы торопились на бранч с Хиллари и Джорджем, поэтому Ричард положил фотографии сверху на кучу одинаковых желтых конвертов, защелкнул замок на двери, и мы поднялись на лифте в лобби.

Может быть, фотографию родителей он тоже положил в тот контейнер. Входя в лифт, я сказала себе, что мне просто любопытно.

Сейчас, пользуясь возможностью оглянуться назад, я думаю, уж не подсознание ли подсказывало мне, что получше узнать своего мужа можно лишь тогда, когда он и не подозревает, где я на самом деле нахожусь. Когда он физически настолько от меня далеко, насколько это возможно.

Даже днем подвал производил гнетущее впечатление – трюм возвышающегося над ним элегантного здания. Внизу было чисто, горели лампы, но стены напоминали цветом мыльную воду из-под грязной посуды, а кладовые были отделены друг от друга толстыми рядами проволочной сетки и казались тюрьмой для ненужных людям вещей.

Кодовым номером Ричарда был день рождения Морин. Он всегда ставил этот код на замки сейфов в отелях, когда мы куда-то ездили, так что мне комбинация была хорошо знакома. Я взяла в ладонь твердый прохладный замок, покрутила колесико, и он открылся.

Я вошла внутрь. Две соседские кладовки по бокам были набиты всякой всячиной – там была мебель, лыжи, искусственная елка. Но Ричард, по обыкновению, отличался аккуратностью. Все, кроме зеленых санок, на которых мы катались на нашем втором свидании, хранилось в синих пластиковых контейнерах, стоявших по стенам в два ряда.

Я опустилась на колени на жесткий бетонный пол и открыла первый контейнер. Школьный альбом, бейсбольный трофей с облупившейся позолотой на фигурке игрока, папка с оценками и характеристикой учителей – учительница во втором классе писала, что ему непросто даются прописные буквы и что он тихо себя ведет на уроках, – и пачка старых открыток на день рождения, все подписаны Морин. Я открыла одну, на обложке со Снупи, держащим воздушный шар. «Моему маленькому братцу, – написала она. – Ты – суперзвезда! Этот год будет самым лучшим. Я тебя люблю». Открыток от родителей я не нашла. Я начала рыться в контейнерах, откладывая конверты с фотографиями, чтобы забрать их наверх и рассмотреть как следует. Но я старалась сохранять прежний порядок и точно запоминать, где лежала каждая вещь, чтобы утром все вернуть на место.

В третьем контейнере лежала куча старых налоговых деклараций и гарантийных обязательств, договор на продажу его предыдущей квартиры, документы на его машины и другие бумаги. Я сложила все это обратно и открыла крышку четвертого контейнера.

Вдалеке я услышала рокот, как будто пришел в действие тяжелый механизм.

Кто-то вызывает лифт.

Я замерла, дожидаясь, когда откроется дверь за углом. Но никого не было.

Наверное, один из жильцов едет из лобби на свой этаж, догадалась я.

Я знала, что стоило вернуться наверх, и не только потому, что консьерж мог сказать Ричарду, что я здесь была.

Но мне казалось необходимым продолжать поиски.

Подняв крышку четвертой корзины, я увидела широкий плоский предмет, завернутый в несколько слоев газеты. Я отогнула верхние слои, и из-под них показались лица родителей Ричарда.

«Почему он отнес их сюда?» – подумала я.

Я долго смотрела на долговязого отца с полными губами и мать с вьющимися локонами до плеч и пронзительными глазами, которые унаследовал от нее Ричард. Внизу витиеватым шрифтом была выведена дата свадьбы.

Отец Ричарда обвил свою жену рукой за талию. Раньше я, не задумываясь, полагала, что их брак был счастливым, но по этой неестественной фотографии никаких выводов сделать было нельзя. В отсутствие какой бы то ни было реальной информации мой мозг сам заполнил пробелы, нарисовав картину такой, какой я хотела ее видеть.

Ричард почти ничего не рассказывал о своих родителях. Когда я спрашивала, он всегда говорил, что воспоминания причиняют ему слишком сильную боль. Морин, казалось, придерживалась того же неписаного правила и предпочитала обращаться к настоящему Ричарда, а не к их общему прошлому. Может быть, они чаще говорили о детстве, когда ездили в свои ежегодные горнолыжные поездки или когда Ричард по работе бывал в Бостоне и они вместе ужинали. Но когда Морин приезжала к нам, разговор вертелся вокруг его или ее работы, бега, путешествий и происходящего в мире.