Сабина Тислер - Похититель детей

Элеонора принесла немного хлеба, блюдо с оливками, кусок пармезана и уселась за стол. Анна с благодарностью съела чуть-чуть сыра.

Было уже четверть двенадцатого ночи, когда Анна возвратилась в гостиницу. Она сразу же нашла стоянку для машин, причем рядом с гостиницей. Теплый желтый свет уличных фонарей создавал в городе уютную атмосферу, особенно здесь, где не было ресторанов и магазинов, и в этом уголке все казалось спокойным и сонным. Какая-то старушка спешила домой. Влюбленная парочка брела, обнявшись и воркуя, в направлении площади. Анна посторонилась, потому что вверх по улице с трудом поднимался старый «Фиат-чинквеченто», остановившийся возле дома, имевшего такой мрачный вид, словно в нем уже несколько лет никто не жил. Какой-то старик с трудом выбрался из крохотной машины. На нем была шляпа, похожая на ту, которую дед Анны надевал, по утрам выходя с собакой на рынок. Анна подумала о маленьком бумажном кульке с разноцветными желатиновыми чертенятами, которые она так любила и которые ей всегда приносил дедушка. Это воспоминание опечалило ее, потому что все осталось в прошлом. У нее было такое чувство, что прожитое потеряно для нее навсегда. Сейчас, теплой летней ночью, она шла по ночной Сиене и чувствовала себя только что изготовленным чистым жестким диском компьютера, на котором еще не было записано ни единого файла.

Старик отомкнул массивную тяжелую деревянную дверь и исчез в полуразрушенном доме. Ставни остались закрытыми, и снаружи в доме не было видно света. Ни малейшего проблеска.

Анна устала. Устала до смерти. Медленно и тяжело ступая, словно пьяная, она вошла в гостиницу, стараясь не сделать ни единого неверного движения, не оступиться и не привлечь к себе внимания. Синьора за стойкой регистрации, улыбаясь, подала ключи от комнаты еще до того, как Анна успела ее попросить. Анна была благодарна ей за это, как и за каждое слово, которое не нужно было произносить сегодня вечером.

Маленькая комната на втором этаже показалась ей мирным гнездышком, защищенным от любой опасности. Она сняла обувь, подошла к окну и широко его распахнула. Затем выключила свет, разделась, с трудом забралась под одеяло, края которого были слишком туго заправлены под матрац, и моментально уснула.

Была ночь на 21 июня.

— Минуточку, — сказала Моника Бенедетти, улыбаясь, и указала на мягкий уголок возле окна. — Вы не хотели бы присесть на пару минут? — Она посмотрела на часы на руке. — Господин Грегори вот-вот должен прийти.

Анна села. Ночью она спала крепко и глубоко, и была рада, что ей ничего не снилось. Когда она проснулась, в комнате еще было прохладно, но в саду уже трещали цикады, и от этого она ощутила себя упоительно счастливой.

Стояло лето. Настоящее лето. Сегодня, завтра и послезавтра. И на следующей неделе. Не так, как в Германии, — тепло на два дня, а потом опять холодно и сыро, словно осенью. Нет. У нее сегодня день рождения, а впереди было целое лето. С днем рождения, Анна! Лучшего начала для новой жизни просто быть не могло.

Завтрак был сервирован на тенистой террасе, над которой склонились густые ветви деревьев киви. Со своего места она видела в саду под пинией позеленевшую от времени каменную фигуру женщины в человеческий рост, с обнаженной грудью. Одной рукой женщина поправляла складки юбки, а в другой держала яблоко и задумчиво, с умиротворенной улыбкой смотрела на него. Картинка словно из другого мира, из другого времени…

Капуччино был просто сказочным. Анна и не помнила, чтобы когда-то пила такой хороший кофе. К нему полагался бокал холодной воды и наполненная пудингом сахарная улитка. Завтрак по-итальянски.

Анна осмотрелась. Она даже не ожидала, что за обветренным средневековым фасадом дома может скрываться такое суперсовременное бюро. Функциональное, строгое и холодное. Замерзнуть можно, если работать здесь. И всего лишь две картины на стене. На одной было изображено огромное поле подсолнечников, за которым, почти скрытая среди цветов, виднелась маленькая деревенская избушка, окрашенная в красный «тосканский» цвет. На другой были широкие безлесные холмы Крете в рассеянном, с перемежающимися полосами тумана свете раннего утра — ландшафт в нежных пастельных тонах. На одном из холмов дом, четыре кипариса в качестве защиты от ветра с одной стороны — нереальный, чуждый всякой жизни.

Анна сидела в странном кресле в форме чаши, Она не знала, что такое клубные кресла, но именно такими их себе и представляла. Бюро обставлял мужчина, и это трудно было не заметить, а за следующей дверью вполне могло быть что угодно. И зубоврачебное кресло, и шкаф-стенка нотариуса, заставленная книгами по гражданскому праву и занимавшими нескольку метров комментариями к нему.