Сабина Тислер - Похититель детей

Они гуляли еще часа полтора, почти не разговаривая. Потом вернулись к машине, сели в нее и смотрели на море. В туманной дали невозможно было понять, где кончается берег и начинается море.

У Альфреда была с собой бутылка простого красного вина, минеральная вода и соленые крекеры. А к ним большой кусок греческого сыра фета, как ей показалось, граммов этак на восемьсот. Они ели и пили молча, и Карла не решалась нарушить тишину ни единым словом. Все казалось слишком банальным. Она ожидала, что он вот-вот обнимет ее или хотя бы возьмет за руку, но он этого не делал.

И вдруг он начал рассказывать, что дома был младшим из пяти детей. Отец бросил мать незадолго до его рождения и уехал в Техас, где жил на огромной ферме. Пару лет назад его сестры, близнецы Лена и Луиза, переехали к отцу. В Америке они преподавали немецкий язык, да и вообще на ферме было много работы, вдобавок они хотели взять на себя заботу об отце, когда тот постареет. Его брат Генрих был преуспевающим гинекологом во Фрайбурге и специализировался на ранней диагностике рака, а брат Рольф — уважаемым архитектором, с недавних пор работавшим в Берлине, в министерстве строительства и жилищного хозяйства. С Рольфом у них сложились самые теплые отношения, и брат часто заезжал к Альфреду на пару дней. Они прекрасно понимали друг друга. Рольф был образованным человеком, ориентировался практически во всех областях и был младшему брату не только другом, но и советчиком.

С некоторых пор их мать стала чувствовать себя не очень хорошо. Ей сейчас уже семьдесят пять, и Альфред поселил ее в доме престарелых в Гамбурге, где за ней как минимум прекрасно ухаживают.

На Карлу семья Альфреда произвела огромное впечатление. Несмотря на то что мать вырастила детей практически одна, все они получили высшее образование и не утратили связей друг с другом. Эта семейная сага успокоила Карлу, и она почувствовала себя рядом с Альфредом еще лучше.

— У тебя есть дети? Ты женат? — наконец решилась спросить она, и это был главный вопрос.

— У меня два прекрасных сына, — сказал он и улыбнулся. — Старшему сейчас двадцать один год, а младшему — десять. Они пока живут с матерью, с которой я, к сожалению, отношений не поддерживаю. Поэтому я уже целую вечность не видел сыновей. Надеюсь, что все изменится, как только они съедут из дому.

То, что Альфред в тридцать шесть лет вряд ли мог быть биологическим отцом такого взрослого сына, ей даже в голову не пришло. Она смотрела на блестящее в лунном свете море, на звезды, и глаза у нее начали закрываться. Она поуютнее закуталась в шубку из искусственного меха и была очень рада, что надела ее. И как-то незаметно она уснула. Альфред так ни разу и не прикоснулся к ней.

Дыхание Карлы стало ровным и глубоким, и Альфред понял, что она уснула. Для него это было очень кстати: наконец можно перестать выдавать придуманные истории, рассказывать которые получалось у него все легче и легче. Почему он не сказал Карле правду о себе и своей семье, и прежде всего об отце, — он и сам не знал.

Отец Альфреда, которого тоже звали Альфред, был простым крестьянином, который любил свою семью больше всего на свете. Однажды майским утром тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, когда он как раз работал в поле, прибежал его девятилетний сын Рольф с криками: «Мама, мама!»

— Что с мамой?

— Она кричит, — заплакал Рольф, — она плачет, и у нее совсем красное лицо.

Глаза Рольфа страшно косили. Такое бывало, когда он чувствовал себя неуверенно, чего-то боялся или сильно нервничал.

— Акушерка пришла?

— Никого нет, — плакал Рольф. — Близняшек тоже нет. Мама послала их позвать фрау Боземанн, но они еще не вернулись.

Альфред поцеловал Рольфа и взял его за руку.

— Идем. Нам надо спешить.

Эдит лежала на полу кухни в луже зеленых, отвратительно пахнущих околоплодных вод. Лицо ее было уже не красным, а белым как мел, и она судорожно дышала, словно рыба, выброшенная на берег. Альфред осторожно поднял ее на руки и удивился, что она не сопротивляется. Обычно она оборонялась. Против любой фразы, любой ласки, и прежде всего — против любой опеки. Просто взять ее на руки — это было все равно что изнасиловать.

— Черт возьми… — пробормотала она, когда Альфред нес ее на кровать.

«Наверное, ей очень плохо», — подумал Альфред и почувствовал, как любит ее. Чувство, которого он уже целую вечность не испытывал. Когда он несколько месяцев назад набросился на жену и вошел в нее, это была не любовь, лишь похоть и желание хоть на пару секунд заглушить ощущение собственной ненужности и одиночества.