Линкольн Чайлд - Труп Гидеона (ЛП)

Наконец имам взглянул на него.

— Удивился? Да я был раздавлен .

— Вы были его наставником. Вы присутствовали, когда он читал «Шахаду», так называемое «Свидетельство веры» [29] Шахада (араб. букв. « свидетельство ‎») — свидетельство о вере в Единого Бога (Аллаха) и посланническую миссию пророка Мухаммеда. Шахада может также означать мученическую смерть за веру, а также свидетельское показание, даваемое в удостоверение какого-либо факта. Шахада считается первым и важнейшим положением исламского символа веры. Она содержит два первых исламских догмата о Единственности Аллаха и пророчестве Мухаммеда. Шахада возникла как молитвенный и различительный возглас, которым первые мусульмане отличались от язычников-многобожников и других иноверцев. Во время битв шахада служила боевым кличем, что послужило появлению понятия шахид (мученик). Первоначально шахидами называли воинов, павших в войне против врагов ислама с шахадой на устах. Шахада произносится мусульманами во многих случаях жизни. Как составная часть она входит практически во все исламские молитвы. . И вы утверждаете, что не замечали никаких признаков его растущего радикализма?

Повисло долгое молчание.

— Мне задают этот вопрос, наверное, уже в пятидесятый раз. Действительно ли я должен отвечать на него снова?

Фордис выбрал именно этот момент, чтобы вступить в разговор.

— У вас возникли трудности с ответом на этот конкретный вопрос?

Али повернулся и посмотрел на Фордиса.

— Да, в пятидесятый раз он уже вызывает затруднения. Но я все равно отвечу. Я не замечал никаких признаков радикализма. Напротив, казалось, что Чолкер не интересовался политическим исламом. Он был сосредоточен исключительно на своих отношениях с Богом.

— В это трудно поверить, — сказал Фордис. — У нас есть копии ваших проповедей. Там мы нашли критику в адрес правительства США, критику войны в Ираке и другие заявления политического характера. У нас есть и другие свидетельства касательно ваших антивоенных и антиправительственных высказываний.

Али взглянул на Гидеона.

— Вы выступаете за войну в Ираке? Вы одобряете политику правительства? — Ну...

— Здесь мы задаем вопросы, — прервал его Фордис.

— Мысль, которую я хочу донести, — сказал имам, — это то, что мои взгляды на войну ничем не отличаются от взглядов многих других верных американцев. И я такой же верный американец.

— А что насчет Чолкера?

— Видимо, он таковым не являлся. Это может шокировать вас, агент Фордис, но не все, кто против войны в Ираке, хотят взорвать Нью-Йорк.

Фордис покачал головой, а Али немного наклонился вперед.

— Агент Фордис, позвольте мне рассказать вам кое-что. Кое-что новое. Что я не рассказал другим. Хотите это услышать?

— Конечно, хочу.

— Когда мне было тридцать пять, я принял ислам. До этого я был Джозефом Карини, и я был водопроводчиком. Мой дедушка приехал сюда из Италии в 1930 году — пятнадцатилетний ребенок, одетый в лохмотья с долларом в кармане. Он совершил долгое путешествие сюда с Сицилии. В этой стране он всего добился сам, своими силами: устроился на работу, усердно работал, изучал язык, купил дом в Квинсе, женился и воспитал своих детей в хорошем, безопасном, рабочем классе. Для него это было раем по сравнению с коррупцией, нищетой и социальной несправедливостью Сицилии. Он любил эту страну. Мой отец и мать прошли по тому же пути. Нам удалось переехать в пригород — Северный Арлингтон, штат Нью-Джерси. Они были так благодарны за возможности, предоставленные им этой страной! Я тоже. Какая еще страна в мире приветствовала бы нищего пятнадцатилетнего мальчика, который не говорил по-английски, и предоставила бы ему возможности, которым неоткуда было взяться? И здесь я воспользовался теми же свободами, они позволили мне покинуть Католическую церковь, что я сделал по личным причинам, и обратиться в ислам, уехать с запада и, в конце концов, стать имамом этой прекрасной мечети. Это было возможно только в Америке. Даже после 11 сентября к нам, мусульманам, наши соседи продолжили относиться с уважением. Мы были так же напуганы теми террористическими нападениями, как и все остальные. Но на протяжении многих лет нам разрешалось беспрепятственно исповедовать нашу религию.

На этом он замолчал. В наступившей тишине крики и песнопения протестующих начали просачиваться сквозь стены.

— По крайней мере, до сих пор.

— Что могу сказать, это прекрасная патриотическая история, — отозвался Фордис, немного резким тоном, но Гидеон заметил, что небольшая проникновенная речь имама смогла выбить почву из-под ног агента.