Стюарт Тёртон - Семь смертей Эвелины Хардкасл

– Грехи юности, милорд, – объясняет он.

Минут десять я испытываю муки унижения, пока он вытирает меня насухо и заботливо облачает в костюм: сначала одна нога, потом другая, сперва одна рука, потом другая. Все сшито великолепно, из шелка, но наряд безжалостно жмет, сдавливает и тянет во всех местах, будто целая орава любящих тетушек. Вся одежда на размер меньше, чтобы потрафить хозяйскому самолюбию. Наконец камердинер меня причесывает, втирает в пухлые щеки кокосовое масло и вручает мне зеркало, чтобы я мог оценить результаты его трудов. Зеркало отражает человека лет шестидесяти, с подозрительно черными волосами и карими глазами цвета спитого чая. Пытаюсь отыскать во взгляде хоть какой-то намек на себя, на того, кто сейчас управляет Рейвенкортом-марионеткой, но так ничего и не нахожу. Впервые задумываюсь, кем же все-таки я был раньше, до того, как приехал в Блэкхит, и какие действия привели меня в эту западню.

Эти размышления, сами по себе довольно занимательные, невероятно раздражают.

Разглядываю отражение Рейвенкорта, а по коже пробегает озноб, как и вчера, когда я увидел отражение Белла. Очевидно, в какой-то части сознания сохранилась память о моем настоящем облике, и я всякий раз недоумеваю, когда зеркало отражает незнакомые черты.

Отдаю зеркало камердинеру.

– Нам нужно в библиотеку, – говорю я.

– Я знаю, где она, милорд, – отвечает он. – Принести вам книгу?

– Я пойду с вами.

Камердинер умолкает, задумчиво морщит лоб. Потом произносит с сомнением в голосе – слова звучат осторожно, будто на цыпочках пробираются по зыбкой почве:

– Библиотека далеко, милорд. Боюсь, прогулка покажется вам… утомительной.

– Как-нибудь справлюсь. Небольшая разминка мне не повредит.

Он стискивает зубы, удерживая череду возражений, приносит трость, берет портфель и выводит меня в темный коридор, где керосиновые лампы заливают стены теплыми лужицами света.

Мы идем медленно, камердинер швыряет мне под ноги крохи новостей, но мой ум занят размышлениями о тяжеловесности тела, которое я упрямо толкаю вперед. Похоже, что какой-то злодей за ночь перестроил особняк, растянул помещения, сгустил воздух. Доковыляв до неожиданно яркого вестибюля, я с удивлением замечаю невероятную крутизну лестницы. В облике Дональда Дэвиса я стремглав сбегал по ступенькам, а сегодня утром по ним не подняться без альпенштока. Теперь понятно, отчего лорд и леди Хардкасл отвели Рейвенкорту покои в первом этаже. Для того чтобы попасть в спальню Белла, мне понадобятся подъемник и два силача, которые к тому же запросят плату за день работы.

Я часто останавливаюсь, перевожу дух, что позволяет мне наблюдать за гостями, разгуливающими по особняку. С первого взгляда ясно, что особого веселья никто не испытывает. Из углов доносятся нервные перешептывания и отголоски напряженных споров, в коридорах звучат разговоры на повышенных тонах, хлопают двери, обрывая диалог на полуслове. Супруги ссорятся, крепко сжимают бокалы, багровеют от еле сдерживаемой злобы. Каждая реплика щетинится шипами, в колючем воздухе разлита угроза. Может быть, это просто нервическое состояние или обманчиво мудрое предчувствие, но Блэкхит полнится ожиданием трагедии.

До библиотеки я добираюсь на дрожащих ногах, спина ноет, утомленная вертикальным положением. К сожалению, награды за перенесенные страдания я не получаю. Пыльные полки гнутся под тяжестью книг, замшелый красный ковер льнет к половицам. Холодные головешки в камине чернеют древними костями, напротив стоит небольшой стол и неудобное деревянное кресло.

Мой спутник выражает свои чувства, сокрушенно прищелкнув языком:

– Прошу прощения, милорд, я сейчас принесу кресло из гостиной.

Оно мне действительно понадобится. Набалдашник трости до боли натер левую ладонь, ноги подкашиваются. Сорочка взмокла от пота, все тело зудит. Прогулка по особняку превратила меня в развалину; добраться до озера раньше соперников я смогу только в ином облике, желательно в теле того, кому под силу одолеть лестницу.

Камердинер приносит большое кресло, ставит его передо мной. Берет меня под руку, усаживает на зеленые подушки.

– Позвольте осведомиться о цели нашего визита в библиотеку, милорд?

– Если повезет, мы встретимся с друзьями, – отвечаю я, утирая лицо носовым платком. – У вас найдется бумага?

– Да, конечно, милорд.

Он вытаскивает из портфеля стопку листков и авторучку, готовится записывать. Я собираюсь сказать, что не нуждаюсь в его услугах, но гляжу на потную натертую ладонь и решаю, что в данном случае гордость – бедная родственница разборчивости.