Тара Бертон - Украденное лицо

До полуночи пять минут.

Луиза не дает ему закончить.

Луиза, спотыкаясь, ввинчивается в толпу. В глазах у нее двоится.

Она видит Афину, раскачивающуюся вместе с Майком (или, может, это кто-то незнакомый), вот Беофульф Мармонт, танцующий с девушкой, которая уж точно не его подружка с испуганными глазами, она замечает Гевина Маллени со второй по значимости спутницей, а еще Мими, Мими, танцующую в одиночестве, впервые танцующую так, словно ей уже до боли не хочется, чтобы кто-то с ней потанцевал. Огромные ретрочасы в форме цифр 2-0-1-6 спускаются, как люстра, с потолка, и гулко бухают, так что Луиза даже не может определить, где музыка, а где ход времени.

До полуночи остается минута.

Луизе хочется одного – поспать.

Но теперь вокруг не мир, в котором она живет.

За минуту до полуночи Луиза замечает Рекса.

Он совсем один стоит у стойки с мартини в руке.

Луиза бежит к нему.

Кажется, он очень счастлив ее видеть.

Начинается обратный отсчет, все считают от шестидесяти до нуля, спьяну путаясь в числах, а Луизе так одиноко, а Рекс, похоже, так счастлив ее видеть, хоть она и знает, точно знает, что он никак не может быть счастлив, просто не может, не может, если Лавиния где-то в этом мире за пределами его поля зрения. Однако вспомним, что Луиза пьяна, и Рекс тоже пьян, и у них обоих на этой неделе безвозвратно разбились сердца, и Луизе больше всего на свете хочется стать той, кого кто-то обнимает.

Ее обнимает Рекс.

Он падает на колени.

Целует ее в живот, словно она беременна или же она богиня.

В глазах у него слезы.

– Прости меня, – говорит он. Он продолжает ее целовать, словно знает, что она знает. Целует ей руки. Целует запястья. Целует ладони. – Прости меня, прости. Я такой дурак, такой дурак.

Она тоже плачет. И качает головой.

Десять… девять… восемь…

Она целует и целует его изголодавшимися губами.

Семь… шесть… пять…

Его слезы сливаются с ее.

– Я скучал, – говорит Рекс. – Ты мне нужна, очень нужна.

И Луиза стоит над пропастью, и мир вокруг нее исчезает, кружится и сверкает, и Луиза падает, она падает, и нет на свете никого, кто смог бы ее подхватить.

Четыре… три… два …

– Я люблю тебя, – произносит Рекс.

Может, и любит.

Они едут на такси на квартиру Лавинии. Всю дорогу до центра они целуются. На каждом перекрестке Рекс признается ей в любви. Он запускает руку ей за блузку и щупает грудь, словно водитель и не слышит всех издаваемых ими звуков. Идет такой снег, что Луиза не видит черноты неба, снег валит так, что по радио в такси без остановки твердят, что такого сильного снегопада не бывало шестьдесят лет . Так что, наверное, Хэл прав, возможно, миру и вправду приходит конец, но сейчас это не важно, потому им так одиноко, но у них есть каждый из них, поскольку Лавиния никогда не вернется, и это тоже самое лучшее.

Ее макияж размазывается у него по лицу. Пиджаки падают на пол. Одежда рвется, когда они ее сбрасывают.

Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя .

Открывается дверь.

На пороге стоит Корделия.

Она бессильно роняет чемодан.

Они лихорадочно возятся, хватая в спешке что попало, чтобы прикрыть наготу и стыд. Рекс хватает с дивана подушку, а Луиза набрасывает халат Лавинии, они в панике бормочут извинения и говорят, это не то, что ты думаешь , хотя это явно именно то самое.

– Там… снегопад, знаете ли. – У Корделии очень спокойный голос. – Прямо буря. А вы не слышали? Все рейсы задержаны.

Она заходит в гостиную. Направляется в кухню. Ставит чайник. Рекс торопливо застегивает молнию на брюках.

– Прошу прощения, – говорит Корделия, не оборачиваясь к ним. – Я помешала.

Корделия берет в руки заварной чайник.

И швыряет его в лицо Луизе.

– Будь ты проклята!

Чайник разбивается о стену прямо у Луизы над головой.

– Будь ты трижды проклята!

Мелкие осколки слегка впиваются Луизе в лицо. Боли она даже не чувствует.

– Погоди! – Рекс с мужественным видом старается надеть рубашку. – Я знаю, что это выглядит не лучшим образом.

– Ах ты, жалкий трус!

– Она все знает, да? Знает! – Рекс задыхается. – Она с этим смирилась… она все время знала… клянусь тебе!

Корделия белеет, как полотно.

– Вот только, блин, не думай , что знаешь мою сестру! Она не смирилась!

– Она мне сказала! Богом клянусь… Богом… она мне позвонила! И дала мне благословение. Нам обоим.

Корделия смеется ему в лицо.