Ребекка Кантрелл - Невинные

– Она попытается этому помешать.

Взявшись за кончик меча Джордана, Томми упер его острием себе в грудь. Поднял глаза на Джордана, пытаясь улыбнуться, хотя нижняя губа у него задрожала от страха, стараясь выглядеть отважным и уверенным перед лицом неведомого.

Джордан наконец-то тоже взглянул мальчику в лицо. Эрин еще ни разу не видела такого страдания и горя, отпечатавшихся на суровых чертах его лица.

– Не могу, – простонал он.

– Знаю и это, – тихонько произнес Томми дрожащим голосом. Обратил взор на запад, к солнцу, последнему свету, который ему доведется увидеть.

– Не-е-е-ет!.. – донесся мученический вопль со стороны колодца.

Элисабета ринулась к ним, внезапно ощутив, что вот-вот произойдет.

Томми вздохнул и бросился на меч, – умирая и унося с собой последний проблеск дня.

20 декабря, 16 часов 49 минут по центральноевропейскому времени

Сива, Египет

Рун перехватил бежавшую к ним Элисабету за талию.

Томми рухнул на землю, соскользнув с клинка, проливая алую кровь на темный песок. И вместе с ней – яркое золотое сияние. Через кратер виднелось подобное сияние с другой стороны – более темное золото, обрамлявшее силуэты Иуды и Ареллы.

– Зачем? – всхлипнула Элисабета, цепляясь за него.

Рун подвел ее к отроку.

Меч пронзил его сердце прямо насквозь. Теперь Рун услышал его последний замирающий трепет – и оно остановилось.

Напротив него Джордан рухнул на колени, выронив меч и стискивая ладонями левый бок.

– Что стряслось?.. – склонилась к нему Эрин.

Ощутив это за миг до случившегося – когда безмерно могучая сила забила ключом, – Рун заслонил глаза локтем, прикрыв Элисабету собой.

А затем грянул ослепительный взрыв.

Блистание опалило взор.

Кровь в жилах вскипела.

Элисабета в его руках закричала, и остальные вторили ей хором боли и страха.

Рун, поверженный сиянием на колени, превозмогая боль, молил о прощении. Каждый его грех выступал порчей на фоне этого святого пламени, укрыться от которого не могло ничто. Его величайший грех расползся чернотой без границ, способной пожрать его без остатка. Даже сей свет не в силах полностью возобладать над этой тьмой.

Молю, хватит…

Наконец, спустя, казалось, целую вечность, свет уступил место милосердному мраку. Рун открыл глаза. Безжизненные тела стригоев и анафемских зверей были раскиданы по всему кратеру; от взрыва пали мертвыми даже бежавшие далеко за его пределы. Рун пошевелился, чувствуя, как боль продолжает неистовствовать в его теле.

Оно пылало священнейшим из пламеней.

Рун взглядом обыскал кратер. Согбенная Эрин понурилась над бездыханным Томми, а рядом коленопреклоненный Джордан держался за плечо. Оба выглядели потрясенными, но сияние не причинило им вреда. Они не опоганили себя, и, наверное, разящая сила священного пламени обошла их стороной.

Элисабета недвижно поникла в его объятьях.

Она – стригой и даже не приняла любовь Христову, которая могла бы оградить ее. Видимо, погибла, как и прочие твари, преданные анафеме.

Умоляю, взывал он, только не Элисабета .

Рун прижал ее к груди. Он похитил Элисабету из ее времени, из ее замка, заточил в темнице на сотни лет – и все лишь затем, чтобы позволить ей умереть в пустынном безлюдье, вдали от вся и всех, кого она когда-то любила…

Сколько же раз своими действиями навлек он проклятие на нее?

Рун ласково отвел короткие волнистые волосы с ее белого лба и смахнул песок с ее бледных щек. Давным-давно он держал ее точно так же, пока она умирала на каменных плитах пола Чахтицкого замка. Надо было отпустить ее тогда, но даже теперь где-то в глубине своего естества Рун сознавал, что пошел бы на что угодно, лишь бы вернуть ее обратно.

Даже снова на грех.

Будто в ответ на эту святотатственную мысль она пошевелилась. Ее серебряные глаза трепетно распахнулись, и губы ее согрело подобие робкой улыбки. Во взгляде ее читалась минутная растерянность, словно она заблудилась во времени и пространстве.

И все же в этот миг Рун постиг истину.

Она любит его, несмотря ни на что.

Корца прижал ладонь к ее щеке. Но как могла она пережить палящее сияние в своем богомерзком состоянии? Неужели его тело защитило ее? Или все-таки его любовь?

Так или иначе, радость наполнила его. Он погружался в ее серебряные глаза, позабыв об окружающей их пустыне. Она здесь, а все остальное покамест неважно. Ее рука поднялась. Мягкие кончики пальцев коснулись его щеки.