Андерс Рослунд - Сделано в Швеции-2. Брат за брата

– Хорошо. Теперь я тебя вижу. Ты как будто… похудел. И небритый, как черт. Ты себя неважно чувствуешь? Может, на тебя многовато всего свалилось?

Провокация. Бронкс не обратил на это ни малейшего внимания. Он не мог позволить себе поддаться. Надо экономить силы. Эта тварь звонит не для того, чтобы оскорблять.

– И так как ты добрался наконец до моего грузовичка, ты, наверное, понял и то, что я не приду к тебе. У меня есть другое занятие. И ты уже ничего не успеешь сделать.

Бронкс не отводил взгляда от объектива: глаз, в котором притаился другой глаз. Только теперь он заметил, что камера выкрашена красным, того же оттенка, что и стена сарая.

– Но ты не расстраивайся, Бронкс. Потому что хоть ты и не встретился со мной, ты можешь оставить себе оружие, которое я позволил тебе найти. Если я не увижу того, чего не хочу видеть, и не услышу того, чего не хочу слышать.

А может, Сэм сидит рядом с Дувняком в машине, слышит все это, тоже смотрит на него?

– А я не хочу слышать по полицейской рации ни своего имени, ни имени Сэма. Хоть что-то, похожее на объявление в розыск – и оружие будет уничтожено. Если камера отключится и мой монитор станет черным – оружие будет уничтожено. Если я вдруг замечу в сарае робота-сапера – оружие будет уничтожено.

Его голос. Спокойный, неприятный. То же спокойствие, которое описывали инкассаторы и банковские служащие, пережившие смертельную угрозу. Так к ним обращались во время ограблений.

– Так что теперь, Бронкс, ты можешь заняться своим любимым делом. Побыть частным лицом, а не полицейским.

Короткий щелчок. И пустая тишина. Дувняк отключился.

Бронкс стоял в телефоном в руке и не отрываясь глядел на стену сарая. Ему бы, наверное, чувствовать себя наголову разбитым, ведь именно это предполагал спокойный голос в телефоне.

Но Бронкс не чувствовал себя побежденным.

Потому что во время этого абсурдного монолога, когда ему ставили требования и вывешивали красные флажки, начала обретать форму некая новая мысль. Мысль о том, как ответить на вызов. Он не станет делать того, что ожидает человек, наблюдающий за ним через линзу камеры.

Грузовик почти упирался в изрисованную бетонную стену, сквозь отверстия в которой можно было заглянуть по ту ее сторону.

Коричневый фасад «Нордиска Компаниет». Если наклониться пониже – тротуар и проезжая часть.

Вот что они видели с верхнего, шестого, уровня многоэтажной парковки в сердце Стокгольма. Чем выше этаж, тем меньше машин, а значит – меньше автовладельцев, которые рисковали случайно увидеть то, что им видеть не следовало. Под прикрытием грузовика они сняли синие комбинезоны, переоделись в обычные джинсы, рубашки, пиджаки – одежда-растворись-в-толпе, чтобы отправиться дальше, через Балтийское море. Содержимое двух полных огромных коробок они еще в грузовике переложили в четыре объемистые дорожные сумки, а сумки перенесли в другую машину, серую «вольво» – машину-растворись-в-толпе, чтобы добраться из центра города до Вэртахамнена. Пока Сэм, вцепившись в руль, съезжал по узкому серпантину, который этаж за этажом вел их к наземному уровню, Лео, сидя на пассажирском сиденье, проверил веб-камеры. Пусто. Просмотрев последнюю запись, он увидел, как Бронкс тринадцатью минутами раньше выходит со двора и исчезает. Чертов легавый сделал то, что ему было велено. Не передал их имена по полицейскому радио, не повредил камеру, не вызвал подкрепление.

Наконец они выехали с бетонного серпантина в дневной свет, влились в послеполуденный поток машин и слоняющихся по магазинам туристов, что путались под ногами у нервозных офисных клерков.

Четыре с половиной часа до отбытия.

До новой жизни.

Паркетный пол со свежим лаком, по которому еще никто не ходил. Белоснежный потолок уютно рассеивает свет. Зашпаклеванные широким шпателем стены, которым еще нечего рассказать.

Винсенту нравилось это ощущение – находиться в отремонтированной квартире. Быть способным на хорошее начало. Не то что начинать в тюремной камере или, после отсидки, в переходящей от одного к другому квартире, которую тебе выделил «Свободный мир».

Он приехал сюда в последний раз, убедиться, что ничего не упустил, не забыл сделать как можно лучше. И потом так и не смог уйти, оставшись посреди того, что вскоре будет заполнено запахами, жизнью, движением. Пространство, куда еще не добрались, где еще не укоренились ни любовь, ни ссоры.

Он понимал, почему ему так трудно уйти отсюда.