Роберт Блох - Двойная игра

Это была последняя капля. Я делаю имена уже двадцать лет, и позвольте вам сказать: пресловутая «неуверенность» — вранье.

Возьмите Бенни, он вбил себе в башку, что только со скрипкой его принимают. Он покинул варьете и подался на радио, а тут ему никаких бенефисов не требуется. Уж этого сорта «неуверенность» я подам как надо, поверьте мне. Эд Уинн зарабатывал на смешных шляпах, но прекрасно сам себя показал в «Плейхаусе-90» и просто в кино. И таких примеров я вам с дюжину наберу. Бедный маленький комик? Нет, этот номер со мной не пройдет. Не запивают же от «неуверенности», не шлепают в золоте монограммы на подтяжки, не лягают же фельетонистов по кабакам.

Давайте называть вещи своими именами: Бзик — бракованный кадр, негодняк.

Но куда же он подевался?

Я набрал два-три номера по своему проводу. Знакомого букмекера, владельца игорного притончика и вдовушки Мэгги, этакой безотказной матушки, готовой снабдить вас всем, чего не пожелаете, хоть шотландскими пони.

Потом я прибег к крайнему средству — я позвонил Бзику домой, не в отель, тут в городе, но в его особняк, на Айленд. После Дня труда он туда не ездит, но мой запас телефонных номеров иссяк, а я должен был куда-нибудь позвонить.

Представьте, трубку сняли.

— Шервудский лес, — сказал голос. — Робин Гуд слушает.

— Бзик! Это Миллани. Черт побери, что за шутки! Разве не знаешь, тебя ждут репетировать?!

— Нам не до шуток. Король объявил праздник, народ пляшет на улицах.

Доверху набрался.

— Ты сам появишься, или мне потрудиться и тебя притащить?

— Очень жаль, ваш ответ не правильный! Но за участие спасибо, наш спонсор преподносит вам «утешительный приз» — набор глицериновых свечей, и суньте-ка их…

— Оставайся на месте, — сказал я ему. — Я сейчас буду.

И помчал. Сиду не позвонил, даже секретарше не сообщил, что исчезну, просто выскользнул через черный ход и сел в свою машину, припаркованную на той стороне улицы.

Прокатился я без всякого удовольствия. Преодолевая сумасшедшее городское движение, жару и злость, в тиски взявшую череп. Временами и «милтаун» note 4 Note4 Милтаун — транквилизатор не спасает.

Если подумать, не так уж все плохо. Комики напивались, репетиции пропускали и раньше, перед кем надо выкрутишься и забудешь. Но не только из-за Бзика болела моя голова в ту неделю. Стычка вышла с одним из этих проклятых маленьких чудищ в телевикторине, с восьмилетним паршивцем, который помнил средний уровень каждого спортсмена в классе «А» прямо с восьмого года нашего века. Он просился из викторины своими глазами чемпионат мира смотреть. Потом возня с нашей новой звездой, нашим ковбоем: пытался вскрыть себе вены из-за несчастной любви. Я ж ему говорил, чтоб не путался с танцовщиками прежде всего. Потом…

Зачем продолжать? Такая моя работа: миротворец, нянька и опекун для них, для всех — в едином лице. Я сам себя десять раз на неделе спрашиваю: «Зачем продолжать?» И ответ всегда подкатывает: круглая сумма наградой. Но дело в том, что на этой неделе я себе задавал этот вопрос по десять раз на день.

Старый, наверное, анекдот, вы слышали. Бзик Уотерз его рассказывал, и я каждый раз смеялся. Про чудака, у которого сломалась телега и который решил сходить за лошадью с телегой к скупому соседу. Тащится он к соседу и клянет его скупость, припоминает его вечные отговорки. И так себя накрутил, что не успел сосед на колокольчик в дверях объявиться, чудак как завопит: «А иди-ка ты со своей телегой и лошадью сам знаешь куда!»

Вот в таком настроении я подъехал к дому Бзика Уотерза, и уж было мне не до смеху. Только бы обошлось без шума — не вынесу…

Машины Бзика перед домом я не увидел — плохой знак. Может, удрал от меня? На мой звонок никто не вышел, и я уверился: удрал. Меня охватила ярость, я стал стучать громадным медным дверным молотком. И здорово «промахнулся»: молотком, докрасна раскаленным на солнце, я обжег руку.

Тут, чертыхаясь, я пнул дверь ногой. И остолбенел на мгновение: дверь распахнулась.

Я влетел, внутри было прохладней. Но остыть я не мог. Кондиционер ни чуточки не помогал. А дрожал я — так это от возбуждения.

— Ладно, Бзик, — орал я, — теперь выходи! Я знаю, ты тут!

Ну малец десяти годков — и только. Но самокритика меня не тормознула, я летел через холл в библиотеку. То есть в бывшую библиотеку, Бзик, купив дом, сделал из нее бар.

Да, бар: бутылки, стаканы, куда ни глянь, уж потом, вбежав в комнату, я заметил, что обеими ногами стоял в луже ликера. Бзик развлекаться изволил.