Стеф Хувер - Клетка [litres]

Ее и не сразу заметишь. Сливается с пространством, с белоснежным бельем на постели. Только темные пряди волос контрастируют, притягивают внимание. А кожа совсем бледная, словно не плоть, а тоже какой-то материал. И лицо отрешенное, без выражения. В приоткрытых глазах – пустота.

Отец по-прежнему что-то чуть слышно обсуждал с женщиной в униформе. Наверное, она – врач, иначе какой толк с ней разговаривать? А Амелия стояла и смотрела, стояла и смотрела. Приборы жили, а мама… В общем-то тоже жила, но…

– А что дальше? – Амелия развернулась к беседующим. – Что дальше? Ей станет лучше? Хотя бы так же, как раньше?

Врач слегка растерялась. Не ожидала от Амелии вопросов, вот и сразу не нашлась что ответить.

– Ну-у… В данном случае трудно сказать что-то определенное. Будем надеяться…

Амелия перебила:

– Только надеяться? И это все, что вы можете сделать?

– Но… – начала врач, однако отец осторожно тронул ее за локоть и сразу шагнул к дочери, ухватил за плечи, легко сжал.

– Амелия, – заглянул в лицо, на мгновение прикрыл глаза и едва заметно вздохнул.

Губы опять дрогнули. Хотел что-то сказать, но не нашел слов. Ничего не подходило. То привычное, произносимое в подобных ситуациях, не годилось. Абсолютно. Ни «все будет хорошо», ни «все наладится», ни «не переживай».

Нельзя не переживать. Потому что не наладится и уже не будет хорошо.

И все же, как ни странно, стало спокойней. Чуть-чуть. От этих пожатий, и от наполненного усталостью взгляда, и от собственного имени, в кои-то веки произнесенного тихо и с давно забытой нежностью.

– Мы выйдем ненадолго. Останешься здесь?

– Ладно.

Дверь тихо закрылась, и Амелия осталась в палате одна. Ну, то есть не одна, конечно, с мамой и… что делать?

Руки почему-то дрожат, и с места тронуться страшно, но и стоять, не двигаясь, невозможно. Амелия уже давно не представляла, как выражать свои чувства по отношению к родителям. Не возмущение, не протест, не злость, нет – совсем другое. Некоторые вон даже обнимаются до сих пор с мамой, с папой, а ей и наблюдать за таким странно.

Ну родители же. Они давно чужие. Или еще хуже. Потому что вечно лезут, куда не просишь, навязывают свое мнение. Какие могут быть объятия? В них же нет ничего настоящего. Это как на официальной встрече: обхватили друг друга за плечи, изобразили поцелуйчики на расстоянии, ничего не почувствовав, а частенько еще и тщательно скрыв неприязнь или отвращение.

Амелия приблизилась к кровати и опять застыла в нерешительности.

Лицо без эмоций, неестественная до прозрачности бледность и полная неподвижность. Насколько же это хрупко и беззащитно.

В груди все сжалось, ни выдохнуть, ни вдохнуть.

– Мам. – Амелия присела на корточки, вцепилась в край кровати. – Мама.

Долго собиралась с силами и все-таки прикоснулась к руке – та оказалась теплой, но безжизненно вялой, – накрыла мамину ладонь своей, погладила.

– Мам. Я здесь.

Дверь тихонько скрипнула, открываясь, и Амелия вскочила. Смутилась, словно ее застали за чем-то недостойным и постыдным, отвела глаза.

На этот раз отец был один, без врача. Подошел к кровати и тоже застыл.

Амелия поняла. Неизвестно каким образом, но поняла.

– Я подожду… там… снаружи, – проговорила, по-прежнему не глядя на отца, и, не дожидаясь ответа, направилась в сторону выхода.

В коридоре устроилась на ближайшей кушетке.

Наверное, нельзя сказать, что отец до сих пор любит маму. Какая тут может быть любовь, когда все… так? Но она ему не безразлична, это точно. Как и Амелии. А вся злость, нежелание лишний раз видеть, попытки полностью отстраниться – это… Просто страх? Потерять. Отдалиться еще больше.

Ну а каким еще образом справиться с безответным чувством, разъедающим душу и сердце? Амелия не знает других способов.

Уезжать этим же вечером они не стали, решили зайти к маме еще раз, утром. А потом собирались заскочить домой, за вещами для Амелии. Она не очень-то раздумывала, когда собирала чемодан перед отъездом в школу, покидала первое, что попалось под руку. Уверена была, что не задержится там надолго и одежда потеплее ей просто не понадобится. Теперь не то чтобы планы поменялись. Но мало ли…