Антуан д'Эстет - Flamma

Люциус вздрогнул, словно сказанное ему было проклятием или приговором; и в тот же миг Маргарита мягко тронула его за плечо.

— Оставь ее! Есть женщина, которой больше нужен ты, — в своей обычной манере проговорила она.

А архидьякон, раздраженно бросив…

— Надеюсь это миссис Палмер.

…вышел из Собора и, усевшись в экипаж, громко приказал кучеру:

— В Сент-Джеймский дворец!

***

Жанна Обклэр, заполняя опустевшие душу и сердце гневом, возвращалась в дом при пекарнях на Пудинг-лейн. Она на ходу укоряла себя, сама не зная за что, и одновременно с этим кляла «падшего святошу», своим тихим ворчанием привлекая к себе внимание прохожих.

— Оглядитесь вокруг… — шептала она, вспоминая простодушный совет архидьякона и в самом деле осматриваясь — …вы обязательно увидите того, чьи чувства обещают вам истинное счастье.

Но никто не решался лишний раз даже взглянуть на искрящую яростью красавицу, и сердце Жанны сжималось, словно продолжая душить еще живую на что-то надежду. Девушка шла вперед и, с каждым шагом терзаясь все больше, отмечала на лицах встречных людей только равнодушие или в лучшем случае удивление; впрочем, и то было без тени интереса в глазах. Казалось, будто на многие мили вокруг погасли все чувства кроме ее собственной боли и отчаяния. Но это было не так: напротив хлебопекарен Томаса Фаринера, Жанну, как обычно с нетерпением, ждал Кристофер. Вот только никогда прежде девушка даже не замечала этого скромно стоявшего на другой стороне улицы человека, а сегодня… она безошибочно угадала на его лице то, что какие-то четверть часа назад потеряла сама.

Жанна, призадумавшись, остановилась, не зная на что решиться и вдруг быстрым шагом пересекла улицу.

— Вы хотите мне что-то сказать, сударь? — обратилась она к оторопевшему от такой неожиданности Кристоферу.

— Мисс?.. — только и сумел выдавить из себя молодой человек, делая вид, словно не понимает, почему к нему обратились с таким странным вопросом.

Жанна пожала плечиками:

— Как знаете, — сказала она; и, развернувшись, двинулась к воротам пекарен.

Однако Кристофер, как бы робок и нерешителен он ни был, понимал, что подобного шанса ему больше не представится. Он бросился за уходившей девушкой и окликом: «Жанна, постойте», заставив ее обернуться, сжал в руках обе ладошки своей избранницы и, глядя ей прямо в глаза, наконец, признался:

— Через улицу от вас или у ваших ног, я хочу быть с вами. Видеть вас! Слышать вас! Чувствовать, как замирает при виде вас сердце! Как сжимается все внутри, когда вы улыбаетесь или смеетесь! Я… я люблю вас, Жанна.

Слова молодого человека пылали горячностью и искренностью настоящего чувства и в другое время они, несомненно, тронули бы ту, к которой были обращены, но сейчас, злорадный блеск глаз и жестокая ухмылка на губах девушки стали отражением обуявшего ее демона мести.

— Мои чувства отданы другому, — холодно и твердо произнесла она, высвобождая свои руки из горячих рук Кристофера.

Молодой человек, мгновение назад радовавшийся сделанному признанию, побледнел.

— Но кому? — убитым голосом спросил он, всем сердцем не желая получить ответа; но Жанна была безжалостна и ответ все-таки прозвучал:

— Его зовут Люциус Флам.

— Архидьякон! — воскликнул Кристофер: он очень хорошо помнил вчерашний разговор в театре, а теперь, с болью начал понимать и скрытую его часть.

— Прощайте, — сказала Жанна, удаляясь.

Но для человека, которому это было сказано, уже ничего не существовало. С пустым взглядом стоял он посреди безлюдного переулка и, в отличие от Жанны, ничем не мог заполнить возникшей внутри пустоты.

Тем временем экипаж архидьякона подъезжал к Сент-Джеймскому дворцу — одной из многих резиденций английских королей. И пусть дворец этот несколько уступал Уайт-холлу в роскоши и пространстве, большую часть своего времени Карл II предпочитал проводить именно здесь. Само собой разумеется, тут же были расквартированы и ближайшие его величеству придворные, среди коих особое место занимала миссис Барбара Палмер — его фаворитка.

В коридоре, ведущем к покоям этой женщины, постоянно толпились люди жаждавшие получить у нее аудиенцию, а количество просителей, перебывавших за день в ее приемной, обычно превышало таковое же в приемной самой королевы. Однако Люциусу повезло: стоило только во всеуслышание приказать камердинеру доложить о прибытии архидьякона Собора святого Павла, как все двери перед ним тут же раскрылись, а все люди, окружающие его, расступились.