Евгений Сафронов - Экспедиция. Бабушки офлайн

— Не знай, Марин. Пути Господни неисповедимы. Но могу тебе назвать верный признак неожиданной смерти. Вот запоминай: коли человек вдруг погрустнеет — ни с того ни сего, молчит всё да вот вши на него нападут, то тут примечай: смерть уже за порогом, никого не спросит — и заберет.

Лицо Марины скривилось, она посмотрела в зеркало, повешенное на стене в ванной, и со злобой сказала своему отражению: «Дура эта тетка Дуся! Дура старая — только людей пугать. Так и свихнуться недолго. Нет ничего и не было. И иконы все в коробку под кровать спрячу!».

Она выключила свет и легла на остывшую кровать рядом с мужем. Иконы она под кровать не спрятала, но вечером следующего дня коробку оттуда все-таки достала: приближался Новый год и нужно было перебрать старые елочные игрушки.

***

— Мам, ну давай пораньше в этом году нарядим, а? Ну, пожалуйста! — Валька прыгал вокруг коробки с игрушками, словно молодой козлик. Его вьющиеся русые волосы поднимались и опадали вниз при каждом прыжке. Он был совсем не похож на смуглого отца, но зато очень напоминал деда Марины — молчаливого кузнеца с Урала, о котором его внучка знала лишь по рассказам своей бабушки. Та успела увидеть правнука только один раз и сразу сказала: «Весь в Петеньку. Гляди-ка и глаза, и волосы его!».

— Сынок, я все три дня с работы очень поздно буду приходить. Через полгорода придется твою елку тащить. Нарядим 31-го, а?

— Нет-нет, мамочка. Я не дождусь, я не доживу! — радостно закричал Валька, и лицо Марины исказилось. Сын знал, что ничего хорошего это не предвещает.

— Не смей так говорить, слышишь! — задыхаясь, прошипела мать и, вскочив со стула, вышла из комнаты. «Не доживу» — обычная фраза-пластинка Виктора. Муж то и дело ее произносил: «Да я не доживу до зарплаты!». Или: «Да не доживу я, когда ты уберешься в зале!». Так что не было ничего удивительного в том, что Валя подхватил это выражение. Но Марина не могла успокоить дрожь рук несколько минут. Сын осторожно выставил свою русую голову из комнаты, она засмеялась, протянула к нему руки и, прижав к себе, пообещала, что елка этим же вечером появится в их квартире.

Она принесла новогоднее деревце полдвенадцатого ночи 24-го декабря, и сын, снова прыгая от нетерпения, закричал:

— Мамочка, ну, полчасика, давай нарядим, давай нарядим!

И они до двух ночи — как два дурака (одному завтра в школу, другой — на работу) — возились с мишурой, обновляли порвавшиеся на игрушках черные нитки, а потом прицепляли к колючим, пахнущим смолой веткам блестящие шары и шишечки. Белые пластмассовые Снегурка и Дед Мороз с розовой, потертой бородой стояли около зеленого металлического треножника и слегка покачивались, когда наливали воду для деревца. Благоразумный Виктор храпел на диване и не обращал внимания ни на Валькин смех, ни на их тихие новогодние песенки.

Утром Марина ушла на работу, а привезли ее назад уже глубоко ночью — зарёванную, в полубессознательном состоянии, с безумными глазами, изуродованными потекшей тушью.

В тот день Валька вернулся из школы вместе с другом рано — в полдвенадцатого. Федька увидел в коридоре Валькину гордость — велосипед и авторитетно сообщил, что на велике можно кататься и зимой. Отец уже с месяц хотел снять с него колеса и руль, так как тот занимал много места. Но все было как-то некогда да недосуг.

— Давай попробуем, а? У школы вообще почти нет снега — чистый асфальт, — уговаривал друга Федька, учившийся в параллельном классе. И Валька, решив, что родители, быть может, об этом даже и не узнают, согласился.

Когда Марине сказали, что ее зовут к телефону в кабинет заведующей, она поняла сразу, что предсказание тетки Дуси сбылось. Едва переставляя ноги, она добрела до двери, сухими холодными руками взяла трубку и услышала незнакомый голос:

— Я участковый, Андреев Петр Петрович. Ваш сын… Вы должны приехать. Его сбили, он в реанимации…

И на этом их жизнь в Чапаевске закончилась.

Когда народ схлынул, в Мишкиной (точнее — его родителей) квартире осталось трое: собственно хозяин, Стариков и какой-то рыжий тип, который Лешке сразу не понравился. Тип бессмысленно и надоедливо набренькивал на облупившейся гитаре что-то из забытого репертуара «Чижа» и то и дело раскачивался на кресле-качалке. Этот предмет мебели достался Мишке, по всей видимости, от основателей Сланцевского рода. Обычно Лешка сам занимал скрипучее и почетное гостевое кресло, и такое нарушение субординации раздражало и печалило затуманенный самогоном мозг Старикова.