Кортни Коул - Ноктэ

Я хочу тебя.

Но он уже качает головой.

— Ты не знаешь, о чём говоришь, — с сожалением произносит он. — Ты расстроена, и тебе пришлось иметь дело с куда большим, чем многие люди вообще могут справиться. Сейчас не самое подходящее время для этого. Нечестно с моей стороны воспользоваться тобой.

— Ты не… — начинаю я, но он прижимает длинный палец к моим губам.

— Да, — твёрдо произносит он. — Я не могу этого сделать. Не сегодня.

Но он не говорит «никогда».

Я стою неподвижно, моё дыхание прерывистое и неровное. Затем я поворачиваюсь и ухожу, униженная отказом, но так же им и приободрённая.

Потому что он не сказал «никогда».

Он не сказал «никогда», потому что рисует меня по ночам, и поэтому я знаю: он тоже думает обо мне.

Я выхожу за дверь в дождь, не обращая внимания на то, как он окликает меня. Я прямиком иду к дому, сразу проходя в свою комнату, и, после того как сбрасываю одежду вместе с дневником Финна на пол, отправляюсь в душ.

Горячая вода заполняет мои чувства, блокируя воспоминания о его запахе.

Я представляю, как он держит меня за руки, и сильно зажмуриваю глаза.

Он считает себя не тем, что мне нужно, однако нужен мне именно он.

Он отвлекает меня от моей боли. От беспокойства. От страха.

Но даже тогда, когда я размышляю об этом, на меня обрушивается правда того, что он сказал.

Сейчас не самое подходящее время.

Неподходящее время, потому что он не хочет быть отвлекающим фактором .

Он заслуживает быть центром внимания .

В моём нынешнем состоянии я не могу ни на чём сосредоточиться, кроме, быть может, спасения брата от безумия. Деэр заслуживает большего.

Но моя эгоистичная сторона всё равно хочет его.

Я сползаю на пол и закрываю глаза, позволяя воде смыть слёзы.

Не знаю, сколько времени я провела в душе, или как долго просидела, свернувшись калачиком на подоконнике в своей комнате. Всё, что я знаю, — отец с Финном вернулись домой и Финн исчез в своей комнате. Я слышала, как он всюду там обшаривал.

Слышала, как он с грохотом спускался по лестнице, громко звал меня, звал папу.

А теперь он возвращается наверх, сердито топая, и врывается в мою комнату.

— Где мой дневник? — требует он, его бледно-голубые глаза словно ледяные сосульки, тонкие руки сжаты по бокам в кулаки.

Впервые в жизни я лгу своему брату.

Прямо в лицо.

— Не знаю, — просто отвечаю я, пристально глядя на него и не моргая. Я не отвожу взгляда, поскольку не хочу ненароком посмотреть на нижний ящик своего стола, куда спрятала его дневник.

— Знаешь, — сердито говорит он. — Он был в моей комнате, а теперь его нет.

— У меня его нет, Финн, — снова повторяю я. — К чему так расстраиваться? Он найдётся.

После того, как у меня появится возможность его прочитать.

Лицо Финна напряжено и встревожено, и я чувствую себя виноватой за причинённые ему страдания. Я знаю, что происходит, когда он расстраивается, но должна пойти на этот риск. Я не смогу ему помочь, пока не буду знать, что в действительности его беспокоит. И это единственный способ выяснить правду.

— Если найдёшь, — обессиленно говорит он, поворачиваясь с намерением уйти, — не читай его, Калла.

Я не отвечаю, поэтому он останавливается на месте, оглядываясь на меня, и его отчаянный взгляд встречается с моим.

— Ты не можешь его прочесть, Кэл.

Я не могу отвести взгляда от его глаз, зачарованная полнейшей опустошённостью, которую в них нахожу. Уровень его отчаяния из-за какой-то книжечки ошеломляет.

— Почему ты так сильно из-за него переживаешь, Финн?

Мой вопрос очень простой.

Но его ответ — нет. Он снова поворачивается ко мне, его лицо сморщивается, и он плачет.

— Потому что всё должно идти своим чередом, Калла. Должно. Своим чередом. Разве ты не понимаешь? Разве?

Его тощие плечи сотрясаются, и я обнимаю его, мои руки поглаживают его по спине, он тяжело дышит, прислонившись ко мне, его грудь вздымается и опадает напротив моей груди.

— Понимаю, — в очередной раз лгу я, потому что нет, я не понимаю.

Проходит несколько минут, прежде чем он отходит от меня, прежде чем берёт себя в руки и покидает мою спальню. Но когда он выходит и закрывает за собой дверь, взгляд на его лице загнанный, и последнее, что я вижу, — это отчаяние.

Господи, как больно.

Но я его защитница. Если я этого не сделаю, не сделает никто.

А иногда нам приходится делать то, чем мы не гордимся, чтобы защитить тех, кого любим.