Фелисия Йап - Вчера

Папаша, как мне сказали, скончался в отеле «Риц», трахая свою девятнадцатилетнюю помощницу Нолу Барр. То есть папочка кончил и усоп. Не слезая с бедняжки Нолы. Девочка, должно быть, извлекла из этого эпизода хороший урок: никогда не давай богатым старикам, если у них проблемы с сердцем. Слишком легко они превращаются в мертвый груз.

Седоватый очкастый Роу был весьма удивлен, увидев меня снова – старую добрую Анну Мэй.

– Сколько оставил отец? – спросила я, переходя к сути вопроса. Нет смысла описывать круги, когда имеешь дело со стряпчими. Эти мудаки делают деньги на состояниях, устойчивых или неустойчивых.

Пару минут Роу что-то печатал в лежавшем перед ним дневнике. Достал из ящика большую папку и принялся изучать ее внутренности.

– Алан Уинчестер основал трастовый фонд на твое имя через несколько дней после твоего рождения, – сказал он гладким как шелк голосом. Ему не понадобилось много времени, чтобы прийти в себя после моего шокирующего появления. – Ты должна была начать получать ежемесячную сумму после двадцати восьми лет, – продолжал он, косясь на папку. – Фондом управляет компания под названием «Швейцарская служба по делам наследования». Хотя они вряд ли заплатят тебе все сразу. Учитывая, что тебя сейчас зовут не Анна Мэй Уинчестер.

Я кивнула. Я, черт возьми, долго не могла понять, зачем папаша заставил меня сменить имя. Но в один прекрасный день до меня дошло. Словно стрела вонзилась мне в центр лба. Пока я лежала под этими чахлыми тополями Хеллисея, косясь на слабые лучи света, сквозь них проходившие. Неудобство, конечно. Родная дочь сошла с ума. Выкинула свой бумажный дневник. Это могло вызвать столько нежелательных слухов. Особенно среди той публики, что часто наведывается в святая святых его закрытого клуба. Вот он и избавился от этого мелкого неудобства (подначиваемый милой женушкой Эгги, разумеется, которая с естественной радостью вытерла о меня свои лапы). Он заставил меня поменять имя на София Алисса Эйлинг, после чего и отправил на этот богом забытый шотландский остров, где психов больше, чем овец.

София, вообще-то, не такое уж плохое имя. Означает «мудрость». Чего у меня теперь хренова туча, так это ее, я считаю. Имя Алисса меня некоторое время смущало. Потом я где-то вычитала, что оно означает здравомыслие и логику. Из-за того, что ассоциируется с цветком алиссум. Которым в античные времена лечили бешенство и повреждения ума.

Я до сих пор понятия не имею, откуда взялось «Эйлинг».

– Тебе придется доказывать швейцарцам, что София Алисса Эйлинг и Анна Мэй Уинчестер – одно и то же лицо, – сказал Роу. – И что ты некоторое время… гм… отсутствовала. Но я помогу тебе ускорить этот процесс. Ты должна получить первый платеж довольно скоро. Если повезет, через два-три месяца.

– Меня не интересует этот дерьмовый трастовый фондик, Регги. Меня интересует отцовское состояние.

В ответ Роу принялся сосать свои зубы. Стучать пальцами по блокноту с серебряной монограммой «Монблан» на обложке. С таким видом, словно у него вдруг случился запор.

Тогда я и поняла, что меня ободрали. Всесторонне.

– После смерти твоего отца все его состояние унаследовала Агнесса.

– Но… но…

Вместо слов – сдавленное бульканье.

– Мои извинения, мисс Уинчестер… гм… мисс Эйлинг, – сказал Роу, покручивая пальцами инкрустированную рубинами галстучную булавку, – вид у него был нисколько не сочувствующий. – Твой отец изменил завещание через два года после того, как ты уехала в Сент-Огастин. Это факт. Факты не изменишь.

Он снова сверился с папкой и, поводив пальцем по печатному тексту, прочел нудным голосом:

– «В случае моей смерти я завещаю все свои активы моей любимой супруге Агнессе Уинчестер (урожденной Ивановой)».

Его слова ударили меня, словно пушечное ядро в живот. Несколько секунд я, раскрыв рот, смотрела на стряпчего и чувствовала, как в горле поднимается кислотная желчь. При этом у меня не было гребучего выбора. Мне оставалось только упрашивать, чтобы он ускорил первый платеж от швейцарцев, и вжимать ногти в ладони, чтобы не разреветься.

Через несколько минут я выскочила из его кабинета, слепая от ярости.

Дорогая Эгги на следующий день не очень-то мне обрадовалась. Совсем не обрадовалась. Вошла она в комнату, и тут выясняется, что ее любименькая Анна Мэй как-то умудрилась выбраться из Сент-Огастина. И что я пролила кофе из картонного стакана прямо на ее диван с обивкой в стиле Людовика XVI. И скормила ее ручную золотую рыбку ее же сиамскому коту, чтобы тот перестал на меня фырчать. Ее уборщица-полька успела поделиться со мною несколькими пикантными кусочками информации. За пару минут до того, как убежала звать Эгги. Например, тем фактом, что маленький сварливый Хрущев знает толк в икре, мясе вагю и отборных продуктах из рыбной секции «Хэрродса».