Фелисия Йап - Вчера

Твое долбаное письмо решило мою судьбу, закричала блондинка. Которое ты отправил психиатрам. В котором написал, что я психичка. Им того и надо было – подтвердить свои недоделанные диагнозы и услать меня на Внешние Гебриды.

Женщина снова замахнулась на меня. Я понятия не имел, о чем она говорит, но понимал, что ее действия представляют опасность. Я перехватил на полпути ее правую руку и заломил за спину. Женщина завизжала. Я протащил ее несколько футов спиной вперед и прижал к крылу «фиата». Она извивалась, пытаясь вырваться. Я инстинктивно толкал ее, прижимая к багажнику. Но видимо, не под тем углом – она взвизгнула и сползла на бок.

Блин, сказала она.

Что с вами? – спросил я.

Мне больно, простонала она. Мне, блин, больно. Какого черта ты на меня накинулся.

Очень хотелось сказать, что она первой пыталась меня ударить.

Сейчас пройдет, сказал я.

Отгребись от меня! Она зыркнула глазами и снова сморщилась. Мало ты принес мне горя в прошлом, долбаный сукин сын.

Вам, наверное, уже легче, если вы проклинаете меня так пышно, сказал я. Но лучше остановитесь, мадам. Еще немного, и я арестую вас за попытку нападения.

Глаза ее расширились, как только до нее дошел смысл моих слов, особенно то, что ей, вполне вероятно, придется провести ночь в полицейском участке на Парксайд.

Ладно, сказала она, поднимаясь на ноги и ковыляя к переднему сиденью машины. ЛАДНО. У меня сегодня дела поважнее, чем разборки со всякими говнюками.

Я продолжил пробежку, жалея, что в наше время так сложно привлечь человека за словесные оскорбления. С другой стороны, глупо было с самого начала ввязываться в ссору с этой сумасшедшей. Она же не бросалась на меня с ножом или с пистолетом. Всего лишь замахнулась, чтобы дать оплеуху. [Вним.: удерживаться от попыток обуздать ненормальных, если в этом нет крайней необходимости.]

Дурацкий день, между прочим. Трудно поверить, что я так нелепо сглупил два раза подряд.

Очень хочется исправить – или даже стереть – эту дневниковую запись, ибо слишком тяжело читать сейчас то, что в ней изложено. Но поздно. Я уже прочел и выучил эти факты. Невозможно стереть то, что сам отправил в сознание. И да, мои махинации с дневником будут ничем не лучше тех, что совершала Клэр Эванс. Я не труслив, как эта женщина, хотя прекрасно понимаю, почему она сделала то, что сделала. Тяжелые холодные факты перевариваются куда легче, если они приятны на вкус.

Я прячу айдай и включаю зажигание. Разгоняюсь, еду домой по Милл-роуд, мимо восточных мясных лавок и мигающих неоновых реклам, но голос у меня в голове снова заводит свою песню. Он мучает меня весь день, с той самой минуты, когда я приехал в Райский заповедник и склонился над извлеченным из воды телом в черных мокрых дизайнерских одеждах. Это бормотание у меня в мозгах звучит все увереннее. Особенно настойчивым оно стало вечером, после того как я подслушал разговор между Марком и его женой. Голос повторяет мне одно и то же:

Не эту ли самую женщину ты встретил позавчера? В черной одежде с головы до пят. Так говорит твой дневник. У тебя хватило дури вступить с ней в перебранку за несколько часов до ее гибели.

Ты еще чуть не сломал ей руку.

В голову приходят два соображения:

1. Никто не будет читать мой дневник, если только моя жизнь не оборвется так же печально, как жизнь Софии Эйлинг, и другой детектив, получив соответствующий ордер, не возьмется прочесывать мой айдай в поисках подсказок. Если так, описание случившегося на этой придорожной полосе мало что скажет читателю моего дневника. Тем более я к тому времени буду мертв. Покойников можно проклинать, но их не отдашь под суд за непредумышленное убийство.

2. В отличие от меня, Марк Генри Эванс виновен в реальном преступлении. Оно называется непредумышленным убийством другого человека. Он бросил Софию Эйлинг в Кэм, отчего она утонула. Своим поступком он заслужил тюрьму. Я позабочусь о том, чтобы его признали виновным. (Обязательно записать это сегодня в дневник.) Никто никогда не узнает, что происходило с Софией два дня назад, незадолго до того, как она вошла в кабинет Марка. Кроме меня.

И все равно мне придется теперь жить с этим настойчивым шепотом в голове. С этими ужасными фактиками, которые он повторяет снова и снова, вкручивая их, словно кинжал, прямо мне в сердце. Нравится мне это или нет. Клэр Эванс тоже предстоит жить с достоверным знанием о том, что она убила собственную дочь, а Марку Эвансу – с тем, что из-за него утонула в реке его любовница. Но у Клэр и у Марка есть еще время решить, появится ли этим вечером в их дневниках правда.