Джеймс Кейн - Почтальон всегда звонит дважды [сборник litres]

Судья снял очки и сообщил Коре, что ее обвиняют в убийстве Ника Пападакиса, а также в покушении на убийство Фрэнка Чемберса и причинении последнему тяжких повреждений, и она, если хочет, может сделать заявление, но ее слова могут быть использованы против нее, а еще она имеет право на адвоката, и у нее есть восемь дней на то, чтобы обжаловать приговор, и в течение этих восьми дней суд готов ее выслушать в любое время.

Потом Сэкетт предъявил обвинение. Говорил то же самое, что утром, только теперь это звучало чертовски торжественно. Потом он вызывал свидетелей. Сначала выступил доктор со «Скорой» и рассказал, где и отчего умер Ник. Следом – судебный врач, который делал вскрытие, за ним – помощник коронера, который вел протокол дознания – он его передал судье. Потом еще какие-то типы – я не запомнил, что они говорили. Все свидетельства были насчет грека – что он умер, а я это и так уже знал, поэтому толком не слушал. Кац не задал ни одного вопроса. Всякий раз, как судья на него смотрел, он только рукой махал – и свидетеля отпускали.

Когда все наконец убедились, что грек умер окончательно и бесповоротно, Сэкетт принялся за дело всерьез. Он вызвал агента, представляющего Тихоокеанскую американскую страховую корпорацию, и тот рассказал, как грек пять дней назад оформил страховку. Рассказал, какие случаи она покрывает. При временной утрате трудоспособности вследствие заболевания или травмы Ник получал бы по двадцать пять долларов в неделю в течение года, а если бы лишился конечности – пять тысяч единовременно, а если двух – десять тысяч. Умри он от несчастного случая – вдова получила бы десять тысяч долларов, а если от аварии на железной дороге – то двадцать тысяч. Агент как будто не в суде выступал, а расхваливал клиентам свой товар, и судья поднял руку:

– Достаточно. У меня уже есть страховка.

Все рассмеялись. Даже я. Вы не поверите, как смешно это прозвучало.

Сэкетт задал пару вопросов, и судья повернулся к Кацу. Тот на минутку призадумался, а потом заговорил так медленно, словно хотел, чтобы до собеседника дошло каждое его слово.

– Вы ведь заинтересованная сторона?

– В каком-то смысле да, мистер Кац.

– Вы хотели бы избежать платежа по данной страховке на основании того, что было совершено убийство, верно?

– Верно.

– И вы предполагаете, что преступление и вправду имело место, что эта женщина убила своего мужа ради страховки и пыталась убить вот этого человека, или пыталась создать ситуацию, которая могла повлечь его смерть – и все это входит в ее план получения страховки?

Страховщик улыбнулся и слегка помедлил, в свою очередь желая донести до собеседника каждое слово.

– На ваш вопрос, мистер Кац, я бы ответил следующее: я разбирал тысячи похожих случаев; подобного рода мошенничества проходят через мои руки каждый день, и я накопил очень большой опыт в таких расследованиях. Могу сказать, что за многие годы работы на эту компанию – и на другие компании – настолько ясного случая у меня еще не было. Я не просто предполагаю, что преступление имело место, мистер Кац, я в этом уверен.

– У меня все. Ваша честь, я заявляю о виновности моей подзащитной по обоим пунктам.

Взорви он в зале суда бомбу, большего эффекта не добился бы. Репортеры рванулись наружу, фотографы бросились снимать. Началась толкотня, и судья, рассерженный, застучал молотком. У Сэкетта был такой вид, словно в него выстрелили, а в зале стоял гул – как если приложить к уху раковину. Я хотел увидеть лицо Коры, но видел только уголок рта, который все время подергивался.

После, помню, санитары понесли меня куда-то вслед за Уайтом. Быстро прошли через холл, затем через еще один и внесли в кабинет, где было несколько копов. Уайт сказал что-то про Каца, и копы убрались. Меня уложили на стол, и санитары вышли. Уайт потоптался взад-вперед, и тут вошла Кора с надзирательницей. Она и Уайт вышли, и мы с Корой остались вдвоем. Мне хотелось что-нибудь сказать, но в голову ничего не приходило. Кора прошлась по комнате, не глядя на меня. Рот у нее все еще кривился.

У меня наконец нашлись слова:

– Кора, нас обвели вокруг пальца.

Она не отвечала. Только ходила взад-вперед.

– Это все Кац, он просто переодетый коп. Мне его коп и посоветовал. Я думал, он порядочный. А они нас надули.

– Нет, никто тебя не надул.

– Еще как. Я должен быть сообразить, когда этот коп мне его сватал. Но не сообразил. Думал, он честный.

– Меня-то надули, а тебя – нет.