— А ты думала? Тут надо постоянно поддерживать хорошую форму. Мне даже пришлось завязать с кокаином. В этом деле необходима твердая рука.
— Круто. И ты ведешь счет? Убитых? — спрашивает она с округлившимися глазами. Вот она, моя Моника Левински, ко всему готовая.
— Да. Ну, как сказать. Не то что считаю. Скорее, помню. Это как… Ты ведь помнишь всех парней, с которыми спала?
— Вообще-то кое-кого из них я старалась забыть, — говорит она с сексуальной улыбочкой.
Не могу удержаться от вопроса:
— А сколько… сколько их у тебя было?
— Не знаю. Я ж их не считала. Может, сорок.
Шлюха.
— Сорок?
— По-твоему, это много? У моей подруги уже сто сорок или около того.
Вот так вот. У Тарантино в этой стране обнаружились более удачливые соперники — 139 шустрых кобелей. Кажется, ему пора пополнить свой списочек адресов рождественских открыток.
— A y тебя было шестьдесят семь? — спрашивает она.
— Женщин?.. А, ты о жертвах? Ну да. Шестьдесят семь лохов навынос. Шестьдесят семь поросят на вертеле.
— И ты их всех до одного помнишь?
— Стараюсь не забывать.
— Ты о них часто думаешь?
— Никогда.
— Тебе никого не жаль?
— Нет.
— Как такое возможно? У тебя совсем нет совести?
— Наверно, она в глубокой заморозке. Тебе не жаль твоих…
— Моих любовников? — уточняет она с ледяной улыбочкой. — Нет.
— Нет? Ты пустила в себя сорок парней, и после этого тебе никого из них не жаль?
— Как я могу их жалеть, если я до сих пор с ними постоянно встречаюсь?
Так, мне вешают на уши зимнюю лапшу.
— Ты до сих пор… Ты постоянно с ними встречаешься? Со всеми сорока?
— «Встречаюсь» не в том смысле. Просто… сталкиваемся на улице или еще где-то. Город-то небольшой. Все заходят в кафе.
— О’кей. И поэтому они тебя устроили официанткой.
Моника Левински на глазах превращается в Бритни Спирс.
— Слушай, ты. Заткни фонтан! Ты, киллер, смеешь в чем-то обвинять меня? Одно дело убивать людей и другое — заниматься с ними любовью. Как можно сравнивать?
— Любовь и смерть одинаково важны…
— Любовь тут ни при чем. Речь о сексе!
— Еще важнее.
Она вскакивает с дивана с криком:
— Да пошел ты! — И вылетает из комнаты. Но через мгновение возвращается, словно до нее вдруг дошло, что это ее дом, а не мой. — Сама не знаю, почему я тебя пригрела! Мне следовало бы позвонить в полицию или хотя бы Торчеру, а вместо этого… А! Ну-ка встал! Вали наверх! Чтоб я тебя здесь не видела! И только попробуй еще раз открыть рот!
— Прости. Моя вина.
— Да пошел ты!
— Я уйду… чуть позже. Пожалуйста, сядь.
Она уходит на кухню перекурить, а тем временем я устраиваю небольшую порку зеленоглазой обезьяне.
Ревность, моя старая назойливая тетка, вечно приходит непрошеная на мои свидания. С тех пор как моя ганноверская подружка, дочь оптометриста, бросила меня в русском стиле, моя жизнь проходила под знаком этой матроны. Хильдегард, девушка восьмого дня (у меня как у новоявленного иностранца, говорившего на ломаном немецком, шансов было в принципе не много), носила водолазки через день, играла на скрипке с ангельским выражением лица и не употребляла бранных слов, зато при расставании призналась, что изменяла мне с семнадцатью мужчинами. Семнадцать долбаных немцев. Конские хвосты, усы и все такое прочее. Это признание, по ее разумению, должно было облегчить мою участь.
— Ты должен быть счастлив избавиться от такой…
— …шлюхи, как ты?
Мне понадобилось семь лет, чтобы похоронить ублюдков в своей промерзшей душе. И пусть с тех пор они меня особенно не беспокоили, я навсегда остался ревнивцем. Господь свидетель, наслаждаться отношениями — не мой удел. Я веду себя как какой-нибудь придурочный агент, пытаясь доказать, что моя партнерша — тайная шпионка. А когда дело доходит до любви, я превращаюсь в этакого футбольного рефери, не умеющего получать удовольствие от игры, зато всегда держащего наготове желтую карточку.
И вот очередной заход моей ревнивой тетушки, вынудившей Ганхолдер уйти на кухню. Старая карга добралась-таки до Исландии. Впрочем, это трудно назвать свиданием. Скорее ускоренный курс по теме ликвидации неугодных. 101 труп — таков итог первого урока. Преподаватель ждет окончания перекура. И вскоре студентка возвращается. Божественная Ганхолдер появляется в дверях с красными глазами и пылающими от негодования щеками. Она снова усаживается на диване и закуривает новую сигарету. Я смотрю, как она молча затягивается и с легким шумом выпускает дым.
Читать дальше