Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

— Свидетелей, конечно, нет, — бросил дежурную фразу Сережа и вытащил сигареты.

— Почему нет, — подсказал мужчина, — я свидетель. Убийства, конечно, я не видел, но труп первым нашел. В магазин собрался, а тут она лежит.

— Вы ее знаете?

— А кто ее не знает? Клавдия Степановна из шестьдесят шестой.

— Это хорошо, — сказал Сережа, — в том смысле, что личность устанавливать не нужно. Бывает же как…

— А почему вы решили, что это убийство? — перебил его Виталий Борисович.

— Это вам решать, убийство или трагический случай.

— Понятно, — произнес милиционер, хотя, к слову сказать, многое как раз и было непонятно. Еще через пятнадцать минут подъехали другие сотрудники, вместе с которыми и принялись за дело — составлять протокол места происшествия. Занятие долгое, утомительное, можно сказать, рутинное, мало чем отличающееся от других. Ничего существенного, кроме тапка, принадлежащего, вероятно, пострадавшей, не нашли. Хотя Виталий Борисович обратил внимание на три плевка — свежих и удивительно похожих друг на друга.

— Ты чего, Борисыч, — сказал ему еще один коллега, — да если мы будем проверять все плевки в подъезде, нас с тобой уже завтра со службы выгонят. Стояли парни, курили и плевали.

— А окурки где? — пробовал возражать Борисыч.

— Не смеши. Упала тетка в пролет, вот тебе и все убийство.

— Может, конечно, и упала, в жизни всякое случается, — согласился младший оперуполномоченный товарищ Шумный и глянул в лицо женщины.

Где-то он читал: зрачок словно камера фиксирует на своей роговице последний уведенный образ. Специалисты утверждают: глупость несусветная, нет там ничего и ничего быть не может. Буйная фантазия не менее буйного воображения. Внимательно смотрит, тем не менее, пытаясь проникнуть в уже зеркальное отражение и ничего, кроме плевка не видит.

— Ну что, пойдем, — торопит его Сережа, который всегда заполнял протокол — почерк больно хорош, да и пишет складно. Приятно читать и начальству, и проверяющему. Читать написанный от руки документ всегда утомительно, а Сережа красиво пишет и главное — понятно.

— Пойдем, — согласился Виталий Борисович.

И оба отправились по квартирам подъезда, где произошла трагедия.

Подъезд, как и сам дом — древний, построенный во времена, когда действительно умели строить. Кирпич настоящий, плиты каменные, дерево, где ему и положено быть. В комнатах паркет, во многих уже поистрепался, как впрочем, и сами жильцы, хотя…

Дверь первой квартиры открыла девочка. Лет семь, если не шесть. Виталий Борисович в возрасте плохо разбирался, утвердительно мог только сказать: молодой перед ним человек или старый, а вот насколько молодой или насколько старый — проблема.

— Дома кто есть? — уточнил он, глядя сверху вниз.

— Никого нет, — ответил ребенок.

— А дверь тогда зачем открываешь?

— Как зачем? Думала, мама пришла.

Виталий Борисович кашлянул, подсказывая коллеге, мол, тут им делать нечего.

Дверь следующей квартиры напротив долго не открывали, и хотя молчание можно было истолковать не иначе как знак, что жильцы отсутствуют, Виталий Борисович был твердо уверен, что там действительно кто-то есть. Только этот кто-то по неизвестной причине не желает с ними встречаться. Ничего удивительного, — нынче представителей правопорядка не слишком жалуют, одни боятся, другие не хотят лишних неприятностей, а третьи…

Дверь все же отворилась.

— Милиция, — представился Сережа и правильно сделал. Вид у него более представительный, нежели у коллеги. И улыбается красиво, и сам он красивый — внушает доверие, чего не скажешь о товарище Шумном. Кто угодно, но только не милиционер. Выправки или взгляда — никакого, форма — что она есть, что ее нет. В форме Виталий Борисович, вероятно, смотрелся еще хуже. Парадоксально, но факт. Возможно, тот самый один процент из тысячи, когда форма человеку не идет.

— Я ничего не знаю, спал я, — сказал мужчина в пижаме.

— И крика не слышали? — подсказал Сережа.

— Какой крик? Никакого крика — говорю же вам, спал. Я всегда крепко сплю.

— В одиннадцать часов утра? — явно с иронией в голосе уточнил Сережа.

— Простите, ничем помочь не могу.

Спасибо, иди спать дальше, — вероятно, хотел сказать Кулебяка, однако воздержался и только мотнул головой.

Дверь затворилась, лязгнул засов.

— Не понимает, дурак, если его завтра из окна выбросят, никто на помощь не придет.

Виталий Борисович уже поднимался на следующий этаж. Похоже, ничего они здесь не найдут. На каждой лестничной площадке по две квартиры, сколько еще осталось? Вскоре добрались и до шестого этажа, а показаний свидетелей — кот наплакал. Дверь уже покойной Клавдии Степановны коллеги опечатали — прилепили кусок бумаги. Остались соседи — те, кто жил напротив. И вновь неудача. На звонок — потерявший голос скрежет — никто не ответил. Сережа вновь достал сигарету, Виталий Борисович глянул вниз.