Елена Маврина - Могрость

– Драматизировать? Драматизировать! – задыхалась обидой. – Тебе плевать, потому что расправой грозят мне.

– Это не так.

– А ты и рад, да? – Аня пристально изучала его, чертя шагом полукруг. – Ты сердишься. Я заслужила угрозы, потому что не скорблю, да? Будь я убита горем, меня бы не тронули? Значит, наказываешь меня? Признайся. Все свои, что уж.

Аней овладела паника, и Витя стоял приговоренным, боясь даже движением усугубить ее отчаяние. Но она зловеще замолчала, ожидая признание.

– Ты справилась. Я не могу тебя винить.

– Я не справилась! – заорала на весь зал. – Вот тебе секрет: она не мертва для меня. Два года назад я себе попросту соврала: Дина уехала. И запечатала память. Понимаешь? Она жива для меня, пока не найду силы смириться. – Аня заломила руки, страдая от сожалений. – И все было хорошо. Хорошо. Зачем только я пошла на могилу? Зачем я увидела эту могилу, – сокрушалась. – Это надгробие, улыбку.

Аня опасно пошатывалась и нервничала. Витя попытался остановить ее хождение.

– Сейчас свалишься. Присядь.

– Я в порядке! Никаких обмороков. Никаких. Я не слабачка! Ты просто ответь, Витя, считаешь, я заслуживаю наказания? Если эти твари не учуяли скорбь, я заслуживаю наказания?!

Витя все-таки усадил ее на диван. Она закрыла глаза, отгораживаясь от угрожающий следов.

– Аня, не стоит воспринимать всерьез слова малознакомого человека.

– У него фотография Дины! Байчурин прав, во многом прав.

– Но только не в том, что ты ее не оплакивала. – Витя встряхнул за плечи, и Аня открыла глаза. По щекам покатились слезы. – Не могу успокоиться. – Ее руки дрожали, она всхлипывала и утирала рукавом кофты нос. – Голова кружится. Ненавижу, когда она кружится. Ненавижу эту немощность, эмоции, обмороки.

– Ты справишься. Мы, – сжал ее плечи, – справимся.

– Нет, нет, – бредила Аня, туманным взглядом скользя по полу. – Тут нужно вызывать Росгвардию, или священников. Или то и другое. Что эти… эти войнуги сотворят? Загрызут?

Ее зрачки расширились в ужасе, ладонь накрыла рот. Витя опустился на корточки и обхватил ее холодные ладони в свои.

– Никто ни причинит тебе вреда. Зубы поломает, верно? – Она мотала отрицательно головой, но Витя настаивал: – Да, поломает. Ты ведь умнее, ты бесстрашнее. Аня! – громко одернул, прерывая ее зарождающийся плач. – Так просто сдашься? Трусливым призракам Морока? – Он посуровел, взгляд его в точности напомнил Дину. Аня даже притихла, как в детстве. – Забьемся в угол или дадим бой? – спросил он, будто все сейчас зависело от ее решения.

Аня опустила руки на колени, пугливо переводя взгляд с окровавленного подоконника на брата. И когда их взгляды встретились, в глазах ее полыхнула злость.

День подозрительно задался с утра. Погода радовала лучами, ночью прибавили отопление до «тепло под одним одеялом», а сестра не разбудила по будильнику, позволив проспать первый урок. Витя последние два года не праздновал день рождения. Семнадцатилетние. Ему казалось, что подобная дата памятна для девчонок. Восемнадцать лет он ждал с нетерпением. Свобода. «Нет» зависимости от отца, обязывающей опеке бабушки. Все двери настежь.

Минут десять Витя бродил бесцельно по дому, заглядывая сонно в небо, где огромные облака грелись рассветом. Аня тарахтела посудой спозаранку, хотя спала часа три от силы. Всю ночь они драили комнаты, заклеивали царапины на стенах узорами из старых обоев. «Винтаж», – отшучивалась Аня, порываясь приукрасить пепельно-розовую спальню бабушки. Она откопала ночные шторы среди старья в коробках и затемнила дом. Телевизор работал сверхурочные. Аня соорудила постель на раскладном кресле, боясь засыпать одна в комнате. Витя настолько вымотался, что уснул бы и на полу, лишь бы сестра успокоилась. Но сон гнали прочь вопросы. Как им защищать себя и дом? Что предпринять дальше?

Они лежали в полумраке, озвучивая полусонно затаенные переживания.

Витя не представлял оружие против могрости, что она такое слабо воображал. Чем отпугнуть войнугов – и подавно. В одном их с сестрой мнения сходились: лучше не выпускать Байчурина из поля зрения. Улица жила затворничеством. Витя предлагал поискать с фонариком в заброшенном доме за огородом, но Аня запретила ему соваться в ветхое строение: хлипкая конструкция сложиться карточным домиком и от чиха. Крыша просела, стены повело вбок. Фундамент поплыл еще лет десять назад, когда не стало хозяев. Соседи за огородом – бабушка и дедушка Лоры – умерли с разницей в один день, прожив в браке пятьдесят три года. Но об этом мало кто помнил, а вот жуткие трещины в стенах врезались в память каждому зеваке. В дом никто не наведывался, и постепенно дожди разрушили его, превратив в нечто зловеще-бдящее на границе миров. Ходили самые невероятные слухи о доме ведьм, о проклятиях, о неупокоенных душах прежних владельцев. А Витя помнил лишь пару улыбчивых стариков, которые пускали их с Аней в свой яблочный сад. Витя считал дом аварийным, не более. Светлая память о стариках оставалась нерушимым щитом наговорам.