Меган Миранда: Найди меня, если сможешь

– Что-то случилось в приюте, – сказал я Лоуэллу уже не в первый раз. Мы два дня бьемся над этим.

– Я знаю. Мы опрашиваем всех, кого только возможно, фиксируем их показания. Но, во-первых, там большая текучка, а во-вторых, не все готовы говорить.

Или не все могут. Закрываю глаза и представляю Кеннеди, глядящую той ночью в окно. Элиота, выскочившего из-за стола и бегущего вниз. Как одни детали складываются в стройный ряд, а другие – ускользают.

Рядом не диване гудит телефон. Это Кеннеди, я уверен. Каждое утро вот уже три дня она присылает мне сообщение. И пишет днем. Я не знаю, что отвечать, как поймать равновесие между горем, затмившим все на свете, и желанием от него отвлечься. Я не отвечаю, а сообщения приходят. Так Кеннеди говорит мне, что она рядом. Она пишет, что будет сегодня на церемонии прощания.

Каждый раз, когда мне кажется, что я поймал ее взгляд, толпа смещается, и я теряю ее. Ко мне постоянно подходят люди, спрашивают, как я, предлагают поддержку, говорят, что помнят Лайама. И воспоминания уводят меня назад. Будто дают мне энергию. Новые ощущения. Прошло два года, а образ Лайама все еще застает меня врасплох.

Я стою в кольце его друзей. Потом кто-то отходит в сторону и пропускает Эбби. Она смотрит мне в глаза и отводит взгляд. Горло сжимается. Я помню нашу последнюю встречу. «Ты такой жестокий», – сказала она. Я хотел, чтобы она лгала. Хотел, чтобы ошибалась.

– Эбби…

Я делаю шаг ей навстречу. Вокруг люди, но они все разговаривают друг с другом, и кажется, что мы одни. Она машет рукой перед лицом.

– Все в порядке, – она будто понимает, что я хочу сказать.

– Нет.

Эбби оборачивается и смотрит на фотографии Лайама, висящие на стене.

– Да, ты прав. – Я вижу, как она сглатывает слюну. – Просто я так сильно тосковала по нему, – шепотом произносит она, и мне кажется, что в ее словах таится больше, гораздо больше. Они – о том дне в машине, когда мы оба так отчаянно пытались забыть.

– Я знаю. Я тоже.

Ее приобнимает за плечи парень, которого я никогда раньше не видел. Эбби поднимает на него глаза.

– Я сейчас вернусь, – говорит она и краснеет. Парень отходит, но всего на несколько шагов.

Ждет у стены, наблюдает за людьми. Он пришел сюда не ради Лайама, не ради меня, а ради нее.

– Твой бойфренд? – спрашиваю я, не в силах скрыть удивление.

А чего я ожидал? Что для всех нас жизнь навсегда остановилась?

Она теребит прядь волос. – Да. Уже пять месяцев.

Я еле заметно киваю, а Эбби поджимает губы. – О… Рад за тебя. Он такой…

И не знаю, что говорить дальше. Я ничего не знаю о ее парне, кроме того, что он не Лайам.

– Хорошо, что он пришел с тобой.

– Извини, – говорит Эбби с глазами, полными слез.

Хочу сказать, что извиняться не надо, тем более передо мной. Но вдруг эти слова адресованы не мне.

– Он бы желал тебе счастья, – отвечаю я.

Эбби уходит, людей становится меньше, но я упустил Кеннеди. Я еду домой с родителями, зажатый на заднем сиденье, и мы не знаем, о чем разговаривать.

Когда мы входим в дом, кажется, что тишина будет длиться вечно. Ну или до завтра, пока не придут волонтеры, которых вызвала мама. «Все они заслуживают, чтобы их нашли», – сказала она. Я думал, что, если мы найдем Лайама, то поставим точку. Разделим жизнь на до и после. Но я ошибался. Завтра родители снова займутся поисками. А сегодня нам остается только молчать.

Мама роняет сумку на диван и снимает туфли. Отец снимает пиджак и стоит, глядя на стену, а на него в ответ смотрят сотни глаз. Звонок телефона разрывает тишину. Мама вздрагивает. Они ведь на какое-то время вообще отключали все телефоны: журналистам и знакомым оставалось только забивать голосовую почту.

Телефон все звонит, а мама просто смотрит на него. И я вспоминаю, как в первые дни после исчезновения Лайама они ждали звонка, любого звонка, лишь бы услышать, что их сын скоро вернется. Но теперь такой звонок больше никогда не раздастся.

Я беру трубку, просто чтобы прекратить это все. – Алло! Алло! Вы меня слышите? – на том конце провода говорит женщина маминого возраста или немного постарше.

– Да, говорите.

Меньше всего хочется, чтобы она перезванивала, если я сейчас повешу трубку.

– Я несколько дней к вам дозваниваюсь. Я видела в новостях… – очень эмоционально сообщает женский голос.

Закрываю глаза. Лишь бы она быстрее замолчала. Еще один чужой человек, которым движут благие намерения. Или не очень благие.

– Я живу в округе Коллинз, – продолжает она, но я понятия не имею, где этот округ. – Возле парка Нортридж.