Кара Томас - Где скрывается правда

А еще отчетливее я помню, как отреагировала мама, когда нашла это письмо – с замызганными от потных пальцев краями и выцветшими чернилами в тех местах, где складывалась бумага, – у меня под подушкой. Она бросила его в топку. Я хныкала и звала папу, а она схватила меня за плечо и закричала: «Папа никогда не вернется!».

Даже тогда я понимала, что она всегда только этого и хотела: чтобы мы с Джос принадлежали исключительно ей. Маме всегда хотелось верить, что мы – ее дети, а не чьи-нибудь еще. Вероятно, поэтому она так сильно обижалась на Джослин и отца. Оказалось, что Джослин на него очень похожа, хотя ему и не родная. Им с отцом нравилось смеяться над разными глупостями: над сериями «Южного парка» , над тем, как папа стриг ногти на ногах секатором, пока мама причитала, что это отвратительно.

А больше всего ее злило то, что Джослин она была не нужна. Всякий раз, как мама паниковала, – например, если кого-то из нас сильно тошнило или мы ранились обо что-то, – отец рявкал на нее: «Господи, Аннетт, возьми себя в руки. Дети крепче, чем ты думаешь».

Я всегда знала, что под «детьми» в таких ситуациях он подразумевал именно Джос.

Больше писем я от него не получала. Наверное, мама перехватывала их и сжигала.

Как бы то ни было, боюсь я не маму. Я боюсь того, что с ней сделаю, когда увижу.

У меня не осталось никого, кроме нее – но она позволила бабушке забрать меня из единственного дома, который я знала. Эту рану время не залечило. Нет, время вооружило меня яростью – такой, что хватит и уничтожить себя, и потянуть ее за собой, если потребуется.

Время сделало меня похожей на отца.

Я набираю в грудь воздух и снова звоню.

– «Блэк-рок». – Голос у мужчины на этот раз звучит недовольно.

– М-м-м… у вас работает кто-нибудь по имени Аннетт?

– Уже больше года – нет.

– А-а-а, ясно. Извините. – Я тяну за нитку на джинсах. – Вы не знаете, где она сейчас?

Домашний телефон Гринвудов начинает звонить, практически заглушая то, что говорит мужчина на линии. Я затыкаю пальцем ухо.

– …живет в Оленьем Беге, – слышится ответ. – Но, говорю, это было больше года назад.

– Хорошо. Спасибо.

Олений Бег – это мобильное сообщество, расположенное на окраине Клируотера. Там есть свой «Уолмарт», значит, маме не приходилось рисковать и возвращаться в Фейетт, известный своим районом для бедных с огромным супермаркетом.

Я не удивлена, что Аннетт оказалась там: чтобы найти уютный комплекс и снять однокомнатную квартиру, надо ехать еще дальше на север. В этом округе только пустые дома со знаками «СОБСТВЕННОСТЬ БАНКА» на лужайках да трейлерные парки, много трейлерных парков.

Внизу, у Гринвудов, тихо: Мэгги еще принимает ванну. Может, хоть раз у меня получится ускользнуть, ничего никому не объясняя. Я не люблю врать Мэгги, но я скорее умру, чем расскажу ей правду: что мама не звонила, не писала и не приезжала меня навещать последние десять лет, и я даже не знаю, жива ли она.

Только я собираюсь выйти за дверь, как наверху скрипит лестница. Мэгги туже затягивает халат и склоняет голову набок.

– Ты уходишь? – спрашивает она.

– Просто… прогуляюсь немного.

– Если не хочешь, чтобы я тебя подвозила, в гараже стоит велик Кэлли, – говорит Мэгги. – Она на нем уже много лет не ездит.

– Спасибо. Это было бы замечательно.

Я обхожу гостиную и иду к двери из кухни. Велосипед с подсолнухами, на котором Кэлли ездила в детстве, свисает с потолка гаража, пристегнутый за колеса вверх тормашками. Велосипед взрослого размера, светло-синего цвета, стиля ретро, с белой корзинкой, прислонен к верстаку Рика в дальнем углу. Когда я дотрагиваюсь до ручек, из корзинки выскакивает паук-сенокосец. Я ногой снимаю с колес паутину и вывожу велик из гаража на подъездную дорожку.

Я не ездила на велосипеде с детства. Забираюсь на сиденье, но промахиваюсь и чуть не падаю на дорожку. Надеюсь, этого никто не видел.

«Поговорка “просто, как ездить на велосипеде” появилась не с потолка», – напоминаю я себе, виляя по улице и заставляя себя ехать ровно. Несколько раз прокрутив педали, я уже еду тверже, но все равно делаю пробный круг по кварталу, потому что не хочу сегодня умереть.

Боль в икрах и ветер на затылке мгновенно меня пробуждают. Я в восторге оттого, что больше не надо ходить. Поднимаю зубчатую передачу и жму на педали сильнее. Цепь подо мной скрипит, и я понимаю, что сначала неплохо было бы ее смазать, раз Кэлли не ездила на этом велике много лет.