Джей Баркер - Четвертая обезьяна

Значит, вот чем занимаются мама и соседка, пока я в школе, а отец на работе? Сидят на кухне и проводят время за пустой болтовней о том, о сем, кто, что, когда, почему и как?

Я осторожно высунул голову из-за угла, по-прежнему не произнося ни звука.

Мама что-то мешала на рабочем столе. Миссис Картер сидела за столом и держала в руках кружку с кофе.

— Попробуй кое-что изменить, чтобы добавить изюминку, — посоветовала мама. — Миссионерскую позу оставь миссионерам, вот мой девиз! Купи игрушки для взрослых или принеси в спальню еду. Все мужчины обожают взбитые сливки.

Мне не разрешали носить еду в комнату — после того как мама нашла у меня под кроватью наполовину съеденную коробку печенья.

Миссис Картер снова хихикнула:

— Вот уж ни за что бы не подумала!

— А ты подумай.

— А если ему не понравится или он решит, что я извращенка? Я, наверное, не переживу унижения.

— Ему понравится; им всегда такое нравится.

— Ты так думаешь?

— Я не думаю, я знаю.

Ненадолго они замолчали; потом заговорила миссис Картер:

— У твоего мужа когда-нибудь было так, что не получалось, ну, ты понимаешь…

— У моего мужа? — Голос у мамы стал очень высоким от волнения. — Что ты, нет. У него все в полном порядке!

— Даже когда он выпьет?

— Особенно когда он выпьет!

Деревянный стул скрипнул.

Я заглянул за угол. Мама села рядом с миссис Картер и положила руку ей на плечо:

— С твоим такое часто случается?

— Только когда он пьет.

— Он много пьет?

Миссис Картер задумалась, подыскивая нужные слова.

— Не каждую ночь.

Мама сжала ей плечо:

— Что ж, мужчины есть мужчины. Ему еще предстоит повзрослеть.

— Думаешь?

— Конечно. Когда семейная жизнь только начинается, мужчина ощущает сильное давление. Конечно, вы оба его ощущаете, но он особенно. Он купил вам чудесный дом. Вы, наверное, уже думали о детях?

Миссис Картер кивнула.

— Все такие мысли давят на него, как тяжелый груз. Каждая новая забота добавляет фунт-другой; потом он едва может ходить или стоять. Он пьет, чтобы как-то разобраться с проблемами, только и всего. Я не вижу ничего плохого в том, чтобы чуть-чуть выпить, успокоить нервы. Так что не бойся. Пройдет время, давление ослабеет, и все у вас наладится. Вот погоди, и увидишь.

— Ты не думаешь, что дело во мне? — спросила миссис Картер почти по-детски.

— Ты такая хорошенькая! Конечно нет, — ответила мама.

— По-твоему, я хорошенькая?

Мама фыркнула:

— И ты еще спрашиваешь! Ты просто сногсшибательная! Да я почти не встречала таких красавиц, как ты!

— Как мило, что ты мне это говоришь, — сказала миссис Картер.

— Я говорю правду. Любой мужчина был бы счастлив иметь тебя, — сказала мама.

Они снова замолчали, и я украдкой высунулся из-за угла, стараясь не шуметь.

Мама и миссис Картер целовались.

Мрак.

Он клубился и кружился вокруг нее, как течение в глубоком море. Холодный и безмолвный, он ползал вокруг нее и прикасался, словно незнакомец.

«Эм, — шептала мама, — вставай, опоздаешь в школу».

— Не-е-е-ет! — протянула она. — Еще несколько минуточек…

«Вставай, малышка; больше я не буду повторять».

— У меня страшно болит голова. Можно я сегодня останусь дома? — Собственный голос показался ей тихим, далеким и очень сонным.

«Я не стану снова покрывать тебя и врать директору. Ну почему одно и то же каждый день?»

Что-то было не так. Мама умерла очень давно, когда ей было всего три года. Мамы не было рядом в ее первый школьный день. Мама ни разу не отводила ее в школу. Ее вообще не водили в школу. Почти всю жизнь с ней занимались дома.

— Мама! — негромко позвала Эмори.

Молчание.

Как ужасно болит голова!

Она попыталась открыть глаза, но глаза не открывались.

Голова болела ужасно, боль пульсировала. И сердце билось учащенно; пульсация особенно ощущалась за глазами.

— Мама, где ты?

Она вгляделась во мрак слева, ища освещенные красные цифры на своем будильнике. Но будильника не было; в комнате царила кромешная тьма.

Обычно на потолке ее комнаты отражался свет большого города, но сейчас было темно.

Она ничего не видела.

«Это не твоя комната».

Слова пришли в голову неизвестно откуда, как будто их произнес неизвестный голос.

«Где я?»

Эмори Коннорс попыталась сесть, но в левой части головы запульсировала боль, и она вынуждена была снова лечь. Она потянулась рукой к левому уху и нащупала толстую повязку. Повязка намокла.