Дуглас Престон - Обсидиановая комната

Потом Пендергаст поговорил с сестрой отделения интенсивной терапии, и та подтвердила историю о том, что доктор Лейланд вошел в палату восьмидесятидвухлетней Фредерики Монтойя, которую от смерти по причине застойной сердечной недостаточности отделяли дни, даже часы. Несколько минут спустя в палату зашел доктор Грейбен. Сестра в недоумении собиралась последовать за ним, но доктор Лейланд высунул из двери голову и попросил сестру оставить это дело двум докторам. Еще через пять минут доктор Лейланд вышел из палаты и сказал сестре, что доктор Грейбен все еще занимается пациенткой и просил его не беспокоить. Когда доктор Грейбен не появился через пять минут, сестра заволновалась и сама вошла в палату.

Отпустив сестру, Пендергаст вызвал главу службы безопасности больницы, и тот сказал, что они еще не закончили обработку записей с камер наблюдения, но, хотя у них есть многочисленные изображения доктора Лейланда на главном входе, у дверей врачебной гардеробной и в других местах, они так и не нашли запись, зафиксировавшую его выход. Нет, работники системы видеонаблюдения не могут объяснить этот феномен.

Пендергаст попросил показать ему запись с доктором Лейландом, и глава службы безопасности вывел на экран зернистое изображение. Пендергаст и Лонгстрит некоторое время изучали картинку: мужчина с сединой в волосах и пухлыми щечками.

– Не очень похож на типичного серийного убийцу, – сказал Лонгстрит. – И все же есть в нем что-то знакомое.

– Не правда ли? – пробормотал Пендергаст.

Наконец он вызвал старшего криминалиста бригады, проводившей осмотр места преступления. У этого человека было два дня для составления доклада, и он сделал одно весьма любопытное наблюдение. Хотя старуха умерла первой, убийца сначала располосовал невезучего доктора, который забрел в палату.

– Почему вы так думаете? – спросил Пендергаст.

– По анализу брызг крови, – ответил криминалист. – Мы обнаружили брызги артериальной крови доктора Грейбена на стенах внизу, на кровати, на приборах. А поверх его крови обнаружилась кровь миз Монтойя.

– Это лишено смысла, – возразил Лонгстрит. – Если Лейланда застали за убийством Монтойя, то анализ распределения брызг крови должен был показать противоположное.

– Именно, – кивнул криминалист. – И еще: крови миз Монтойя на стенах гораздо меньше, чем крови доктора Грейбена.

Пендергаст задумался на минуту, потом сказал:

– Спасибо. Вы нам очень помогли.

Когда криминалист вышел, Лонгстрит обратился к Пендергасту:

– О’кей. Признаю, это большая загадка. Как доктору Лейланду удалось выйти из больницы незамеченным? И почему он совершил это дикое двойное убийство, распотрошил двух невинных людей? Но главное, ваш-то какой во всем этом интерес?

– Отличные вопросы. Вы не могли бы договориться, чтобы нам показали тела?

– Вы имеете в виду – в морге? Конечно, если я быстренько сделаю несколько телефонных звонков. Здесь во Флориде они не держат тела в морозильниках слишком долго. – Лонгстрит нахмурился. – Постойте… уж не думаете ли вы, что…

Пендергаст вскинул брови, словно ожидая, когда вопрос будет сформулирован полностью.

Но Лонгстрит только покачал головой:

– Нет. Это лишено всякого смысла.

– Да, я действительно так думаю, и да, это лишено всякого смысла. Откровенно говоря, именно это меня и интересует: совершенно дикая и необъяснимая природа убийств. Это, а также изображение доктора Лейланда на мониторе. Надеюсь, что осмотр тел поможет пролить некоторый свет на то, что здесь произошло. – Пендергаст указал на сотовый в кармане Лонгстрита. – И кстати, не хотите ли позвонить, Говард? Вы всегда говорили, что время играет главную роль.

Вот уже двадцать четыре часа Констанс не открывала дверь в свои покои – двадцать четыре часа полной тишины, если не считать бегущей по трубам время от времени воды и едва слышных шагов, которые говорили Диогену, что она хотя бы жива. Она не появлялась с тех пор, даже чтобы поесть. Один раз, накануне поздно вечером, он принес ей целый поднос с едой: самое изысканное сладкое мясо и фуа-гра в соусе из красного вина, выпаренного в оленине, – и тихо постучал в дверь. В ответ на его стук не донеслось ни звука. Тогда Диоген наклонился к двери и прошептал, что принес ей обед. И после этого он услышал с той стороны двери странный шепот, испугавший его своей близостью и безумным тембром:

– У-хо-ди…

И вот теперь, с наступлением второго вечера, Диоген сидел в библиотеке, вцепившись в подлокотники кресла, и не мог сосредоточиться. Он не мог читать, не хотел слушать музыку, даже думать толком не мог. Что она делает в своих комнатах? Подействовал ли на нее эликсир? Не совершил ли он еще одну ошибку, несмотря на то что создавал новую формулу с маниакальной дотошностью? Ее душевное состояние всегда вызывало у него тревогу. Не сошла ли она с ума окончательно?