Максим Шаттам - Да будет воля Твоя

– Вы изнасиловали свою собственную дочь? – одними губами прошептал он.

Внезапно сообразив, что Джарвис ничего не знал, а он только что сам ему во всем признался, Кормак мгновенно взял себя в руки. Взгляд его не сулил ничего хорошего.

– Вы… Она вам этого не сказала? Я думал, что… Она ничего не написала?

– Нет. Видите ли, несмотря на то, что вы о ней думали, вам удалось убедить ее в необходимости хранить тайну, и она хранила ее до самого конца, чтобы защитить семью. А вы только что сами мне ее поведали.

– Но… – начал он, разворачиваясь к коробке с сигаретами.

– Я сразу понял, что вы убили Терезу. Теперь у меня есть мотив. Эзра доверилась библиотекарше, этому спасательному кругу подростков Карсон Миллса, попавших в беду, и от избытка горечи Тереза не смогла удержаться и поспешила связаться с вами и сообщить, что ей все известно и что она собирается вас разоблачить.

Магнат покачал головой, отрицая очевидное:

– Старая стерва! Из-за нее все случилось…

– О, нет, Кормак, из-за вас. Это вы уничтожили собственную дочь. Как вы могли?

Все обстоятельства трагедии отпечатались в памяти шерифа, и теперь он точно знал, что произошло. Ночью Элейн в доме не было, она находилась у сестры в Талсе, Кормак весь вечер играл в покер с друзьями. Он выпил, в игре ему не повезло, и он вернулся раньше, чем предполагал. Отправился ли он к дочери, чтобы поцеловать ее на ночь, или же застал ее еще бодрствующую? Как бы там ни было, он перешел границу, потерял человеческий облик, перешагнул моральный, религиозный и гражданский барьер, поддавшись примитивному влечению. Внезапно Джарвис понял, что нащупал нечто непреложное. Зло гнездилось где-то между животным инстинктом и сексуальностью. Электрическое, быстродействующее, скрытое в глубинах человеческого сознания, Зло, подобно хтонической волне, вырывалось во время землетрясений, случавшихся в жизни личности. Зло представляло собой импульс. И каждый из нас мог его ощутить, но реализовывался он главным образом у личностей своенравных, не обладавших стабильной внутренней организацией, у созданий, обретавшихся в сейсмических разломах, более или менее значительных. Кормак Монро принадлежал к таким созданиям, он находился неподалеку от эпицентра и ощущал каждое колебание почвы.

Эпицентром Зла был Йон Петерсен. Квинтэссенцией этих пульсаций, иногда расшатывавших нравственность даже целого города, всего общества.

Но неужели брызги ядовитой ауры Петерсена попали на Кормака? Нет, маловероятно. Слишком легкое оправдание. Каждый сам по себе. Кормак Монро всего лишь получил «шанс» совершить непоправимый проступок в то же самое время, когда Йон Петерсен насиловал Луизу Мэки, и оба преступника столкнулись друг с другом. Занимаясь поисками только одного автора, Джарвис все смешал.

– Я могу сделать из вас влиятельного человека, – произнес Кормак после долгого молчания.

Его черные с проседью пряди, блестящие от помады для волос, ниспадали по обе стороны лица, напоминая червей и словно свидетельствуя о том, что в нем все давно прогнило. Чувствуя, как ситуация ускользает из-под его контроля и не в силах с этим согласиться, он яростно тряс головой.

– Если у вас имеются политические амбиции, – повторил он, – я могу обещать вам пост мэра. У меня есть свои люди в Вичите, вы можете занять важную должность в тамошней полиции. Будете приносить пользу, вы же чертовски умный полицейский.

Джарвис повернул голову в сторону высоких окон и стал пристально разглядывать цветущий сад, белые колокольчики на каком-то дереве, красные трубкообразные цветы кустарника и лазурное небо над этим маленьким уголком рая, который этот человек только что потерял. И глубоко вздохнул.

– Кормак, если хорошенько подумать, вы правы: конец полицейских историй всегда приносит разочарование.

Джарвис всегда действовал интуитивно. Слушал только свое нутро, свои глубинные убеждения. Помимо требований закона, правосудие должно было отвечать настроениям общества, особенно в таких уголках, как Карсон Миллс, и особенно когда вопрос настолько важен, что его решение нельзя доверить только книгам, без разъяснений.

Хотела ли Эзра Монро, чтобы весь город знал, что ее изнасиловал собственный отец? Разумеется, нет, даже годы спустя она отказывалась об этом рассказывать, разве что своей единственной подруге, мисс Пигги. Ее фраза, произнесенная в приступе гнева: «О да, они прочно сидели у нее в печенках!» с горьким привкусом звучала теперь в голове шерифа, который не сумел ни увидеть, ни услышать. Эзра искала решения за пределами собственной семьи, она доверилась Терезе Тернпайк. Теперь ни одной, ни другой уже нет на свете, осталось только внутреннее убеждение шерифа в том, каким должно быть правосудие, а особенно истина. Разве истина существует только тогда, когда ее обнародуют среди бела дня? А разве всеобщая истина не является крупным мошенничеством, зиждущимся на крупицах правды, которые каждый благоразумно сохраняет для себя?