Джеймс Деларджи - 55 [litres]

Чендлеру это настолько осточертело, что он обратился к Митчу как к единственному здравомыслящему члену группы:

– Нет, ну ты слышал?!

– Слышал, – ответил тот.

Он был совершенно спокоен, и это заводило еще сильнее.

– Надо ведь что-то делать!

– Наше дело – следить, чтобы никто не убился, а не ловить шарлатанов.

– Я уже даже не знаю, в чем наше дело, – вздохнул Чендлер.

– Не забивай себе голову, пусть все идет как идет.

– Вот, значит, что для тебя полицейская работа? Сидеть и смотреть, как люди губят себя?

Митч не ответил, лишь молча выплюнул жвачку.

– Самородки размером с мяч! – исступленно вещал тем временем Блазз.

Чендлер не выдержал:

– Да нет там никакой пещеры с золотом!

– Мне нашептал ветер, – убежденно заявил Блазз.

– Не пори чушь! Какой еще ветер?

– Если ты чего-то не понимаешь, не спеши называть это чушью. – И кудри Блазза заплясали, хотя с него градом катил пот и воздух был недвижим.

Чендлер подошел к нему вплотную.

– Я понимаю, что тебе не совестно тянуть деньги из старика, но хотя бы не корми его этой ерундой.

– То, что говорит ветер, не ерунда. Я чувствую.

– Вот только твои чувства до сих пор не привели нас к Мартину.

– Мы уже близко, – прошептал Блазз.

Да, близко. Еще чуть-чуть, и тоже сгинем, подумал Чендлер.

– Твоя задача – искать, а не болтать про ветер и про духов.

Блазз вдруг захрипел и стал хватать ртом воздух. Он издавал странные звуки, мало похожие на человеческую речь. Чендлер уже подумывал, что у него припадок и надо бы вызвать вертолет с медиками. Так же внезапно Блазз успокоился и возвестил:

– Теперь ты проклят. И не забывай, эти холмы – мой дом, а не твой.

Чендлер сжал кулаки.

– Ты мне угрожаешь?

– Нет, проклинаю.

– И что это твое…

Блазз усмехнулся. Чендлер сделал шаг вперед, намереваясь силой выбить ответы, но кто-то схватил его за плечо. Артур.

– Чендлер, что ты делаешь?

Простой, казалось бы, вопрос, вернул его к реальности. И правда, что?

– Он ведь старается помочь, – продолжал Артур.

Старик определенно спятил. Чендлер непонимающе уставился на него. Пусть было не ясно, что он делает тут, среди пыли и деревьев, но главный принцип полицейской службы – защищать жизнь и спокойствие граждан – никуда не делся. Пришло время Артуру узнать правду.

– Они вовсе не пытаются вам помочь. Им нужны ваши деньги. Вся эта болтовня про знамения и провидение лишь попытка обвести вас вокруг пальца.

Сказав это, Чендлер почувствовал, как гора свалилась с плеч, а земля перестала высасывать из него соки. В ответ Артур только кивнул, и тяжесть накатила с новой силой.

– Я знаю, Чендлер. Я верую в Бога, но я не дурак.

Чендлер нахмурился.

– Тогда зачем вы их слушаете?

– Если кто-то из них действительно может найти моего сына, то я готов отдать что угодно: деньги, дом, душу – не важно.

Чендлер не знал, что ответить. Он ошибся в старике: тот не выжил из ума, а сознательно верил шарлатанам в слабой надежде, что кто-то из них действительно сумеет отыскать Мартина. Чендлер подумал о Тери и своем первенце. А если бы на месте Артура оказался он? Нет, лучше о таком не думать.

С этого момента отношение Чендлера к происхдящему изменилось. Он уже не хотел бросить все и уехать, а старался сблизиться с отцом и сыном, разделить их боль. Артур с каждым днем заметно терял вес, словно отдавал поискам часть себя, приносил аутбэку ритуальную жертву в обмен на сына. Мощный, гулкий голос, которым он взывал к людской доброте и просил не терять надежды, становился все тише, и его было уже едва слышно сквозь стрекот насекомых. Артур рассказал Чендлеру, что хотел оставить Мартину семейную бухгалтерскую контору, но тот не выказывал ни способностей, ни желания идти по стопам отца. Рассказал, что Сильвия, его жена, едва ли теперь оправится от потери старшего сына и, наверное, совсем забросит младшего. Целыми днями она безвылазно сидит в гостинице, обложившись фотографиями пропавшего парня – их понавезли друзья и знакомые. В этой горько-сладкой коллекции Мартин представал таким, каким родители его никогда не видели: в кругу приятелей, с девушками, на вечеринке у кого-то в гостях, пьяный. На снимках были отражены минуты его веселья, развлечений, прогулок и походов – последние ранили больнее всего, в самое сердце. Родители все глубже погружались в пучину горя и каждую ночь засыпали в слезах.