Рут Уэйр - Смерть миссис Вестуэй [litres]

Дневник лежал у нее на коленях, открытый на записи от шестого декабря, в которой описывался вечер, когда мама, по предположениям Хэл, зачала. Она перечитала фрагмент, и на этот раз ее внимание привлекли слова: Наши глаза – голубые и темные – встретились .

У мамы глаза были темные, как и у Хэл. Значит, у ее избранника голубые. У Эзры глаза темные, это точно. Абель… Тут сложнее. Волосы у него светлые, а вот глаза… Хэл зажмурилась, пытаясь вспомнить. Серые? Карие?

При определенном освещении голубые глаза могут показаться серыми, но Хэл, как ни пыталась, не могла себе представить доброе лицо бородатого Абеля с голубыми глазами. Впрочем, она не могла вообразить его себе и в объятиях мамы. Он ведь обязательно что-нибудь бы сказал.

В отчаянии она достала из кармана фотографию, ту, что дал ей Абель, снятую в день, о котором пишет мама. Эзра, откинув темноволосую голову, смеялся с такой непосредственностью, что у Хэл защемило сердце – так противоречила эта открытость его нынешней недоброй ироничности. На снимке темные сузившиеся глаза просто лучились радостью. Рядом с ним его близняшка Мод с рассыпавшимися по спине светлыми волосами.

Русые волосы Абеля блестели на солнце. Хэл впилась глазами в снимок, пытаясь сквозь поблекшие краски и обтрепавшиеся от времени сгибы рассмотреть его лицо, как будто через фотобумагу могла проникнуть в прошлое, к оставшимся в нем людям.

Неужели? Возможно ли, что она дочь Абеля?

Но в таком случае… Хэл замерла, почувствовав холодок в затылке, как будто кто-то положил на него прохладную руку. Если она дочь Абеля, получение наследства скорее всего затянется. Так поэтому миссис Уоррен ничего не сказала? Потому что тогда состояние в самом деле принадлежит Хэл?

Вообще-то мысль должна была бы ее обрадовать, но вместо этого ей почему-то стало нехорошо.

Прежде чем сложить и убрать фотографию, она очень внимательно посмотрела на четвертого человека, изображенного на снимке, на ту, чьего взгляда до сих пор старательно избегала – на маму, темноглазую, смотревшую на нее сквозь годы.

Что ты пытаешься мне сказать? – в отчаянии подумала Хэл, невольно стискивая старую, хрупкую бумагу, так что частично стерла глянцевое покрытие. Что ты пытаешься мне сказать?

Но ведь это неправда.

Мама смотрит не на нее.

Она смотрит на…

Хэл дрожащими руками бесшумно отложила фотографию и опять принялась листать дневник. Назад, назад… Нет, не то… Слишком далеко… Опять вперед… Наконец нашла.

В рассыпающемся лодочном сарае Мод отвязала неустойчивый плоскодонный ялик, и мы поплыли к острову. Под каркасом лодки темнела коричневая, в пятнах вода. Мод привязала лодку к самодельному причалу, и мы вылезли. Первой пошла купаться Мод. Когда она длинным плавным прыжком бросилась в воду с подгнивших деревянных мостков, на фоне золотисто-бурой воды купальник вспыхнул ярко-красной ракетой.

– Давай, Эд! – крикнула она.

Тот встал, улыбнулся мне и следом за Мод с разбегу прыгнул в воду.

И дальше, через несколько строк:

– Сними нас, – лениво сказала Мод, потягиваясь. Ее загорелые руки и ноги золотисто блестели на фоне линялого голубого полотенца. – Я хочу запомнить сегодняшний день.

Он простонал, но послушно встал, пошел за фотоаппаратом и принялся его настраивать. Я смотрела, как он наводит фокус, снимает с объектива защитный колпачок.

– А почему все такие серьезные? – спросил он, посмотрев на нас, и я поняла, что сосредоточенно хмурюсь, пытаясь запечатлеть в памяти его лицо.

Сначала Хэл решила, что в этой сцене принимали участие четыре человека: мама, Мод, Эзра и Абель – те, кто изображен на снимке. Но кто-то ведь должен был сделать снимок. И именно на этого человека смотрела мама. Именно с этим человеком позже тем же вечером она пойдет на берег моря. Ее возлюбленный.

Она опять посмотрела на фотографию, выдержав пристальный, прямой взгляд мамы – и впервые истолковала напряжение в ее глазах иначе. Это не настороженность. Не враждебность. Желание.

Она единственная на снимке смотрела на фотографа, зовя его, ловя его взгляд, кто бы он там ни был. Он и есть ее, Хэл, отец. Эдвард.

Никогда еще постель не казалась Хэл такой манящей и мягкой, как в эту ночь. Она скользнула под одеяло, закрыла глаза, но сон не приходил. Не то чтобы она была бодра и свежа, нет, сильная, почти до тошноты усталость давала о себе знать. Однако пугала ее даже не мысль о людях мистера Смита. Она, правда, забаррикадировала входную дверь комодом, но решила, что они вряд ли придут посреди ночи, рискнув перебудить всех соседей и, следовательно, напроситься на уйму звонков в полицию.