Чон Ючжон - Семилетняя ночь

Мы вышли из палаты. В фургоне лежали две большие картонные коробки и два чёрных костюма. Я открыл коробки: в них были фотография отца и похоронная одежда. Когда он всё это подготовил? Сынхван заранее высчитал, когда отца не станет. Он выбрал ту самую фотографию, о которой писал в своём романе. Отец, касаясь рукой маски кэтчера, смотрел куда-то с улыбкой на лице. Я еле сдержал слёзы. Я вспомнил последнюю фразу, которую написал выпускник школы, где учился отец.

«Куда в это время смотрели эти молодые глаза и кому улыбались?»

Кто его знает? Одно было ясно: эти молодые глаза глядели не на виселицу для исполнения смертного приговора.

«Переоденься», – сказал Сынхван.

Я смотрел на него отрешённым взглядом. Было непривычно видеть его в чёрном костюме. Траурная лента на груди также казалась мне какой-то чуждой. Столь же чуждой, как молодой кэтчер с фотографии. Я положил фотографию на место. А Сынхван сел за руль. Мы покинули больницу.

«Мой отец, – заговорил я, когда мы проезжали город Намвон, – он, вероятно, думал, что если поймать О Ёнчжэ, то всё закончится».

«Нет. Он прежде всего хотел, чтобы ты сам добровольно всё это сделал».

«Почему?»

«Твой отец боялся того, что скрывалось внутри тебя. Это… – Сынхван долго смотрел только вперёд, на дорогу. – Оно может убить тебя или кого-то другого. Может также превратить тебя в чудовище».

«Откуда же оно возникло у меня внутри? Кто его создал? Кто прошёл через все эти этапы? Он сам, отец. Убил другого человека, себя и сам превратился в чудовище».

«Именно поэтому он хотел, чтобы всё произошло именно так».

Я умолк. Холодок тронул моё сердце.

Сынхван сказал: «Поэтому-то… ему так хотелось, чтобы ты был другим».

«Он не оставил завещания. И отказался от исповеди перед смертью», – сказал тюремщик.

Я открыл коробку с вещами отца, лежавшую на столе. Внутри находилась старая книга, а на ней шесть моих фотографий. Больше ничего.

«Ни слова не сказал?» – спросил Сынхван.

«Перед самым исполнением казни. Он что-то сказал, но очень тихо. Я не расслышал. Когда я попросил повторить, он замолчал. Человек, который надевал ему на голову чёрный мешок, сказал… – Тюремщик посмотрел на гроб. – … Ему показалось, что он услышал слово «спасибо».

Я одну за другой прочитал цифры, написанные на крышке гроба белым мелом. Кажется, это был его номер заключённого.

«Хотите на него посмотреть?» – спросил тюремщик.

Я молчал. Я боялся увидеть его. Нет, наверное, больше боялся удостовериться, что он мёртв.

«Можно переодеть его?» – спросил Сынхван.

За дверью ждали волонтёры, помогавшие с похоронами. Тюремщик позвонил, и вскоре вошли двое мужчин в чёрных костюмах. Сынхван передал им одежду для Хёнсу. Мужчины открыли крышку гроба. Я увидел голову с чёрным мешком на голове. Я чуть не упал, словно меня ударили под дых – такое впечатление на меня произвёл красный номер на груди заключённого.

Как говорил Сынхван, тело отца было маленьким и очень худым. Несмотря на это, гроб для него был слишком узким. Было такое ощущение, что не его положили в гроб, а доски гроба приложили к его телу. Я вспомнил «матиз» отца. Как он с трудом втискивался внутрь, садясь за руль. Наблюдая за ним, я всегда боялся, что он головой вот-вот проломит крышу.

Почему же мир гиганта по имени Чхве Хёнсу всегда так тесен? Его душа была заперта в колодце в поле сорго, его жизнь – за решётками, а труп – в очень тесном гробу размером чуть ли не с сиденье в его «матизе».

Конечно, можно сказать, что он сам выбрал себе такую судьбу, что свершилось возмездие за содеянное – тут и спорить нечего. Если мне скажут, что я много раз вешал на шею отца верёвку, то я отвечу: поэтому именно я и должен её развязать. Убрать эту верёвку не с шеи убийцы, а с несчастного Чхве Хёнсу. Убрать её из жизни огромного мужчины, который умер, заточённый в колодце. Я должен также развязать верёвку на руке кэтчера, который велел мне бросить мяч. И на груди моего отца.

Я протянул руку и погладил номер заключённого на груди моего отца. Я почувствовал смерть. Тело было холодным, сердце не билось, дыхание остановилось, но его лицо было спокойным. Я убрал руку, и похоронщики начали его переодевать. Закончив, они закрыли крышку. Я стёр номер заключённого, написанный на крышке. Вместо него фломастером, который взял у тюремщика, я написал надгробную надпись:

I believe in church of baseball.

Гроб отца мы поставили в фургон Сынхвана, затем через задние ворота покинули тюрьму. Однако перед нами были ещё одни ворота, через которые мы должны были проехать. Ворота мира. Толпы журналистов, которые съехались, услышав новости, совершенно перекрыли дорогу. Последний раз смертная казнь была приведена в исполнение более десяти лет назад. К тому же новым казнённым был Чхве Хёнсу. Машина с гробом была прямо у них под носом. А сын Чхве Хёнсу, о котором из-за похищения говорил весь мир, также сидел в машине. Журналисты вряд ли так легко отпустили бы нас, и нам пришлось остановиться.