Себастьян Фитцек - Пациент особой клиники [litres]

Беркхоффу эта ужасная картина напомнила ситуацию с собакой, которую он когда-то у себя держал. Как-то раз ему пришлось отвести ее к ветеринару, и после общего наркоза она в течение часа пыталась встать, но ее лапы постоянно разъезжались на гладком полу ветлечебницы. Такими же беспомощными и одновременно трогательными казались сейчас и напрасные усилия Фридера.

– Оставь его в покое! – в ужасе воскликнул Тилль, но Трамниц, последовавший вслед за хирургом, схватил Фри-дера за шиворот и втащил врача через оказавшуюся тоже незапертой дверь в подвал.

На этот раз датчики движения автоматически включили свет уже в подвальном тамбуре.

«Что я упустил из виду?» – в который уже раз спросил себя Тилль.

– Пусть лежит! – рявкнул Трамниц. – Я сказал, оставь его.

Теперь голос маньяка больше походил на шипение змеи, чем на человеческую речь. Настолько садист разозлился, когда Беркхофф захотел посмотреть состояние раненого хирурга, неподвижно лежавшего на светлом ковре, никак не сочетавшемся с подвальным коридором.

Трамниц прикрыл входную дверь в подвал и пошел вперед по коридору по направлению к лестнице, которая предположительно вела на первый этаж жилого дома.

– Прошу в настоящие хоромы! – обернувшись к Тиллю, воскликнул Трамниц.

От запаха влажной пыли и старых книг у Беркхоффа засвербело в носу. Следуя за маньяком, несмотря на то что здесь было на несколько градусов теплее, чем снаружи, он с каждым шагом дрожал все больше и больше.

«Хочу ли я этого? – вопрошал себя Тилль. – Хочу ли ясности?»

Еще несколько дней назад он готов был за это все отдать. Нет, не просто готов, Беркхофф всем пожертвовал ради этого. Своей свободой, а возможно, и разумом.

В нем зародилось предчувствие чего-то темного и нехорошего. Того, что весь тот путь, проложенный для него этим психопатом, и те ужасные указатели, которым он следовал, приведут его к таким познаниям, которые окажутся самыми худшими из того, что он только мог себе представить.

– Где мы? – спросил Тилль.

При этом его голос тонул во вместительных шкафах с открытыми дверцами, где ранее, вероятно, хранилась обувь, зимняя одежда и постельное белье. Но сейчас на полках было пусто. И от всего этого Тилля невольно пробил озноб.

Здесь пахло смертью!

– Всему свое время, – заметил Трамниц, пригнув голову, проходя через очередную дверь и сворачивая по коридору направо. – Ты посмотри сначала, что я тут для тебя приготовил!

Теперь Тилль ощущал запах какого-то химического вещества. Что-то едкое раздражало слизистую, и ему пришлось зажать нос.

Несмотря на возраставшее внутреннее сопротивление, от которого ноги стали наливаться свинцом, Беркхофф продолжал следовать за Трамницем. Он не заметил ступеньку за дверью и буквально ввалился в какое-то помещение, походившее на спальню, вероятно предназначавшуюся для гостей состоятельных хозяев этого дома, который никак не мог принадлежать психопату.

«Имущество Трамница уже давно должно было быть конфисковано и продано, – подумал Тилль. – Или нет?»

Двуспальная кровать была застлана светло-голубым покрывалом, но толстый слой пыли на дощатом полу и подоконниках затемненных окон подвала говорил о том, что здесь давно никто не убирался.

– Сюда, – услышал Тилль голос Трамница из соседнего помещения этого гостевого комплекса.

Спальня была отделена от комнаты раздвижной дверью, за которой и скрылся маньяк.

– Иди же! Не бойся! Подойди ближе!

Тилль закрыл глаза, но не смог заставить замолчать внутренний голос, который прямо-таки умолял его не делать этого: «Поворачивай обратно! Не ходи туда! Не смотри на это!»

Но Беркхофф не прислушался к своему внутреннему голосу, а пошел на зов убийцы, как будто его зачаровало пение сирен, выпущенных самим дьяволом.

Не открывая глаз, он сделал шаг вперед и, по его расчетам, оказался в дверном проеме, разделявшем обе комнаты. В это мгновение Тилль вспомнил, как стоял с закрытыми глазами на Рождество и ждал от родителей соответствующего знака, чтобы их открыть.

Только здесь не стояло никакой рождественской елки и подарки под ней не лежали. В помещении отчетливо ощущался запах страданий, мучений и…

– О боже! – воскликнул Тилль, заставивший себя открыть глаза.

Посередине пустого помещения, где отсутствовало даже ковровое покрытие, которым был устлан пол в остальных комнатах подвала, стоял массивный металлический прямоугольный стол, а на нем виднелся какой-то аппарат. Точнее даже, не аппарат, а самое настоящее адское изобретение. В натуре оно казалось еще более отвратительным, чем на фотографиях в газетах.