Себастьян Фитцек - Пациент особой клиники [litres]

Руководитель клиники подошла к окну и взглянула на пустынный парк, деревья которого гнулись под порывами ветра. В свете фонарей виднелись только залитые водой луга да разворошенная непогодой опавшая листва. На дорожках валялись сломанные ураганом ветки, смотревшиеся как внезапно выросшие коряги.

«Может быть, этот сукин сын все еще здесь? – подумала фрау Зенгер. – Ведь без посторонней помощи ему ни за что не пройти через заслоны системы безопасности».

В этот момент в отражении темного оконного стекла она снова заметила сокрушенный взгляд санитара, которому доверяла больше всех в клинике.

– Что такое?

– Мне очень жаль, но есть еще плохие новости.

– Какие?

– Касов!

Услышав ненавистную фамилию, она быстро обернулась и спросила:

– Неужели это он помог ему сбежать?

– Скорее всего, нет, – тяжело вздохнув, ответил Симон. – Касов тяжело ранен и лежит в палате Винтера. На него явно было совершено нападение, и теперь Трамниц находится в бегах вместе с Винтером. Но и это еще не все.

«Бог мой! Два пациента за один день!» – пронеслось в голове у фрау Зенгер.

При этом ее не столько волновала перспектива оказаться на следующий день мишенью для прессы, сколько забота о безопасности населения.

В этот момент Симон смущенно закашлялся.

– Только не говорите мне, что сбежал кто-то еще! – воскликнула фрау Зенгер.

– Я не могу дозвониться до доктора Фридера. Зато мне удалось кое-что найти здесь в тумбочке.

– Дневник?

«Значит, Винтер все же говорил правду?» – подумала она и выхватила тетрадь из рук Симона.

Быстрым движением руководитель клиники развязала тесемки, и из тетради выпало письмо, которое оказалось адресованным не кому-нибудь, а ей лично. Конверт был подписан так:

«Профессору фрау Зенгер (если она еще не уволена!)».

Она распечатала конверт и начала читать адресованное ей письмо:

«Дорогая фрау Зенгер!

Здравствуйте, дорогая любопытная персона, любящая совать свой нос в принадлежащие другому человеку записи частного характера. Перед вами интимный, можно даже сказать, написанный с юмором дневник Гвидо Трамница, в котором он излагает свой взгляд на жизнь».

В этот момент ей показалось, что она слышит наглый и самовлюбленный голос этого негодяя. Отбросив охватившее ее чувство омерзения, фрау Зенгер продолжила чтение:

«Как видите, мой рассказ занимает всего несколько десятков страниц. И в нем с особым вниманием говорится о судьбе способного постоять за себя маленького Макса, с которым я провел свой последний эксперимент в «инкубаторе».

Если вы сейчас спешите, что вполне логично представить после моего бегства, а также учитывая, что с каждой секундой полученное мною преимущество только увеличивается, то могу дать вам совет: пропустите пока деликатные места. Ими вы сможете насладиться потом, уютно устроившись возле камина с бокалом вина.

На вашем месте я просто перевернул бы обратной стороной это письмо. Если вы хотите, конечно, узнать, где я сейчас нахожусь».

Дочитав до этого места, руководитель клиники с дрожью в руках перевернула лист бумаги. Причем так резко, что сначала ей с трудом удалось разобрать написанное. Но когда она прочитала то, что содержалось в нескольких абзацах, оставленных Трамницем, до нее дошла вся чудовищность задуманного и осуществленного маньяком плана. Письмо выпало из ее рук, и она, не в силах сдержаться, закричала, выплеснув весь свой гнев и отчаяние на несчастного Симона.

В этот момент вдалеке послышались приближавшиеся сирены полицейских машин, поднятых по тревоге.

Тилль обнаружил в бардачке пакет первой медицинской помощи и перебрался на заднее сиденье. Затем он постарался как можно крепче прижать к огнестрельной ране хирурга кровоостанавливающий бинт, однако кровь продолжала идти.

«Ее слишком много, чересчур много», – подумал Беркхофф, видя, как марлевый бинт, вата и все, что удалось найти, напитываются кровью.

Кровь капала с перевязочного материала, как с мокрой губки. Ею пропиталась повязка и на его пальцах.

В машине пахло кровью, потом и страхом.

«Таков, наверное, и есть запах смерти», – пронеслось у Тилля в голове, хотя сама смерть и сидела за рулем «мерседеса», перевоплотившись в чистенького водителя, пребывавшего в отличном настроении.

– Помогите… – вздохнув, жалобно застонал хирург.

Он что-то пробурчал себе под нос, а потом, задыхаясь, вновь взмолился о помощи. При этом крупные капли пота, словно растаявшие градины, стекали у него со лба, правая нога непроизвольно дергалась, а глазные яблоки под закрытыми веками дрожали, как от разрядов тока.