Кирилл Агапов - Восемьдесят сигарет

– Извините, – беззвучно произнесла она одними губами и вышла.

Это снова я. Не удивляйтесь. И не злитесь за то, что отрываю вас от повествования. Мне неудобно за это, но я буду делать так и впредь. Потому что мне надо с кем-то поговорить. Разговоры, они успокаивают. Тёплые, дружеские разговоры. Я и забыл, что это такое.

Я знаю все, что произойдёт в книге дальше. В конце концов, ведь именно я рассказал эту историю автору романа, который вы сейчас держите в руках. Но от этого знания мне ничуть не легче. Скорее наоборот.

Когда вы перелистнёте последнюю страницу и вспомните о том, что я только что сказал, у вас наверняка появится вполне закономерный вопрос, откуда я это мог знать. Всё просто: моя болтовня – это художественная интерпретация автором моей истории; то, как он её смог прочувствовать. Стилистический приём – вот кто я такой.

Я сказал, что мне известно, чем закончится эта книга. Но вы же понимаете, что я не могу вам этого рассказать. Я своего рода всего лишь флешбэк. От событий, о которых вы читаете, меня отделяет временная пропасть в четыре года. Не будем зарываться, флешбэки не должны рассказывать о будущем.

Но зато я могу рассказать вам о прошлом. Своём, разумеется, прошлом.

Машина летела со скоростью в сто сорок километров.

Вальяжно развалившись в водительском кресле, Токарь изредка незаметным движением, одним пальцем корректировал положение руля. Чёрная и гладкая, как новая сковородка, трасса М4 расслабляла до сонной зевоты. Скучно это – ехать на новой машине по идеально ровной дороге.

С тяжёлыми веками Токарь смотрел вперёд на усыпляющее мельтешение дорожной разметки. Он широко зевнул и сонно перевёл взгляд на уходящий в бесконечность хвойный лес по левой стороне дороги.

Природу Токарь любил, лишь когда она была недосягаемо далеко, когда его окружали бетонные стены лагерного барака. Вот тогда он, как и большинство заключенных, мечтал о «домике в деревне». И чтобы рядом – озеро. И обязательно рыбацкая лодка.

Отгороженный от всего мира колючей проволокой, Токарь представлял себе, как ранним утром выходит на крыльцо, сладко потягивается, выпивает стакан парного молока, может быть, делает зарядку. Потом берёт свою удочку и идет отвязывать лодку. На ней он выплывает на середину маленького озера и до обеда ловит карпов. Токарь много раз рисовал эту картину в своем воображении, причём фантазии его никогда не заходили дальше ловли рыбы. Он попросту не знал, что ещё можно делать в деревне.

Но как только он оказывался на свободе, то тут же забывал и о домике, и о лодке, и о прочей крестьянской идиллии, с головой окунаясь в героиновое веселье городской жизни.

Да и всплывали эти деревенские образы в фантазиях Токаря всё реже.

Он уже давно относился к лагерям и тюрьмам как к родному дому. И когда его в очередной раз хватали за жабры и волокли через обвинения, суды, этапы в лагеря, он не испытывал ни малейшего страха. Скорее наоборот. В определённой степени он радовался, предвкушал встречу со старыми знакомыми, корешами. Среди простых зэков он был богом. Он был блатным. Он был одним из тех, кто управлял тем закрытым от внешнего мира государством. Он, а не менты. Чего ему бояться? О чём тосковать? Здесь всё было по понятным ему законам. И эти законы существовали во благо Токаря и ему подобных. Тут восхищённо заглядывали ему в рот; тут вставали по стойке смирно, как сурикаты, когда он входил в камеру, тут ползали на карачках животные, петухи, не-люди, боясь пересечься с ним взглядом, хотя Токарь никогда не доходил до того, чтобы издеваться над ними совсем уж без повода, – справедливый правитель не беспределит; тут были огромные деньги, когда к нему в лапы попадал жирный «кошель» – какой-нибудь барыга, набитый деньгами и трусостью. «Казнить нельзя помиловать» – тут он ставил запятые.

Токарь не скучал по тюрьме. Но и не горевал, когда возвращался в неё.

Фантазии о собственном райском уголке на воле спасают психику зэка только в первый срок. На второй они блекнут. На третий в них уже нет необходимости. Расставание со свободой становится обыденным делом. Ты без истерик уходишь из одного мира и спокойно входишь в другой. Твои мысли о воле становятся прагматичными: как распорядиться нахапанными у перепуганных барыг деньгами, кого из знакомых отправить к маме передвинуть шкаф. Как проследить за женой, чтобы не блядовала, и прочее.

Так что Токарю уже давно было наплевать на этот домик в деревне. Всё это для тех, кто не может спокойно жить взаперти.